Александр Зеленов - Призвание

Это была эмблема артели, созданной в середине двадцатых годов. И рисунок, и подпись под ним были исполнены Доляковым, талицким знаменитым мастером.

Досекину было за пятьдесят. Многие однокурсники, с которыми вместе когда-то заканчивал Строгановку, давно уже обрели себе имя в искусстве, а его перебрасывали с одной административной должности на другую, искусством же заниматься доводилось только урывками. Вот почему свое новое назначение он принял как осуществление давней своей мечты. Новое дело, самостоятельность, будет где наконец развернуться!..

Он обзвонил в Москве всех знакомых искусствоведов, художников-педагогов, предлагая поехать в село и обещая хорошие перспективы, хотя еще сам не был твердо уверен, сумеет ли эти свои обещания выполнить.

На горячий его призыв откликнулись двое: Мерцалов, искусствовед, женившийся на молоденькой и после развода с прежней женой остававшийся без квартиры, и Сидоренко, художник, только закончивший Академию. Правда, Мерцалов пообещал с кем-то поговорить, а Сидоренко — списаться с товарищами: возможно, и те согласятся поехать.

Талицкое, до революции село богомазов, всех поразило своим неожиданным взлетом. Начали там с росписи деревянных игрушек, затем перешли на папье-маше. И будто золотоносную жилу открыли!.. Первые экспонаты, Москва, Кустарный музей, первая Всесоюзная выставка… Выставка в Ленинграде, в других городах, ярмарка в Нижнем, дипломы, отличия… Потом, словно в сказке, выставки за границей — в Лионе, в Милане, Венеции, Вене, Берлине, Париже, даже в Японии, в Токио… Снова дипломы, награды, большие заказы. В Париже художникам присуждают Гран-при. Слава их достигает Америки. Выставка талицких лаков в Нью-Йорке. Их всюду восторженно принимают за рубежом. Местный почтарь, кривой дядя Федя, все чаще приносит в артель письма с красивыми заграничными марками. Пишут из Франции и Германии, из Америки и Италии. Из Италии — предложение: направить к ним мастеров для создания там школы. Музеи, столбцы газет и журналов, потоки туристов. В село едут писатели, журналисты, ученые. Коллекционеры, миллиардеры, богатые модницы — все стремятся приобрести изделия талицких мастеров. Посылает сюда заказ на лаковые миниатюры для своего патрона секретарь самого Рокфеллера. И вот уже первый ловкий предприниматель из Сан-Франциско заявляется лично в это затерянное в российской глуши село и предлагает местной артели начать отношения с ним, минуя всяких посредников и обещая озолотить мастеров. За ним поспешает профессор из Лос-Анджелеса. Тридцать верст по разбитой дороге тащится он до села на скрипучей российской телеге, профессора растрясло, но, позабыв все дорожные неприятности, в больших, непривычных для русского глаза темных очках, забегает он в мастерские и в храм с его древним иконостасом и фресками, в школу, в дома мастеров, заглядывает в углы и под лавки, пытаясь найти машину, которая производит дивные лаковые изделия, ибо такие, как эти, по его убеждению, производить без машины нельзя.

Вслед за профессором заявляется из Америки в плоском клетчатом кепи и в клетчатых гольфах режиссер с кинофабрики, хочет снимать на пленку кино «Иконописец Иван».

В конце двадцатых годов к талицким мастерам со своей переводчицей-секретаршей приехал высокий седеющий человек — писать о них книгу. Вместе с ними ходил на покос, косил сено, плясал, пел русские песни. Гость говорил по-английски и пил с мастерами русскую водку. Он настолько был восхищен их искусством и всем увиденным здесь, что признавался: эта неделя в Талицком была для него самой прекрасной из всех пяти лет, проведенных в России. В книге отзывов посетителей он восторженно отозвался об этом селе, о его мастерах и оставил в ней свое имя — Альберт Рис Вильямс.

О Талицком пишут книги искусствоведы, ученые, его воспевают в стихах поэты. О таличанах, об их искусстве так же восторженно отзываются Гамсун, Ромен Роллан, Рабиндранат Тагор, много внимания селу уделяет Горький. Артель, насчитывавшая вначале всего с полдюжины мастеров, вырастает в Товарищество художников, и мастеров в ней теперь уже около сотни. За какие-то десять — двенадцать лет село становится знаменитостью, селом со всемирной славой…

И вот в это село назначают его, Досекина, чтобы встал во главе подготовки будущих мастеров.

В курс училищных дел Досекина вводил Гапоненко, завуч. Пергаментным изможденным лицом, провалившимися глазами завуч производил впечатление больного тяжелым недугом, между тем как целыми днями без устали бегал по коридорам училища, не выпуская из губ черной прокуренной трубки, подгоняя стекольщиков, плотников, маляров кончать работу досрочно.