Александр Зеленов - Призвание

Беседовал с ним Досекин в новом директорском кабинете, пахнувшем свежей масляной краской и известью. Посасывая хрипевшую трубку и глядя куда-то в сторону, Гапоненко тихим и сипловатым, прокуренным голосом сообщал, что полного штата училище не имеет, общеобразовательные дисциплины ведут на полставке, на четверти ставки учителя местной школы-десятилетки, с которыми каждый урок приходится согласовывать. То же и с преподавателями талицкого искусства, основное место работы которых — художественные мастерские. Полные ставки имеют лишь завуч, директор да несколько педагогов, ведущих курс истории искусства, уроки рисунка и живописи.

Все местные мастера — иконописцы в прошлом, биографии их похожи одна на другую, как медные пятаки, — год или два приходской школы и иконописная мастерская. Каждый когда-то писал иконы, работал по росписям стен в церквах и монастырях. Почти все побывали во время войны в окопах, все малограмотны, многие пьют, для большинства характерны отсталые настроения…

— Что значит «отсталые настроения»? — спросил, настораживаясь, Досекин.

Завуч сослался на недавний конфликт артели с местным колхозом. В период коллективизации многие мастера не захотели вступать в колхоз, а те, что вступили, манкировали работой в колхозе…

— Позвольте! — перебил его Досекин. — Ведь артель живописцев, насколько мне известно, была создана здесь за несколько лет до колхоза, — так почему же тогда…

— Дело не в том, когда создана, а в том, что никто из артели не захотел работать в колхозе, — по-прежнему избегая его взгляда, возразил завуч.

— Но мастера-то в свою артель уже были организованы! Это ведь тоже своеобразный колхоз, только не земледельцев, а живописцев.

— Я не об этом. Я потому это все говорю, что мастеров уже давно подвергают в центральной печати критике за отсталые настроения. Вот послушайте, что о них пишут… — Гапоненко покопался в измятом своем портфеле и вынул журнал. — «Переход на рельсы коллективизации мало коснулся талицких мастеров. Некоторые, формально войдя в колхоз, фактически в нем не работали…» Ну и так далее. А откуда все это? А вот: «Исключительное в материальном отношении положение мастеров, крепкие связи с прошлым, дореволюционное богатство и сила, незначительный процент бедняков в артели — все это привело к тому, что артель отгородилась стеной от общественной жизни села и колхоза, замкнулась внутрь себя, вращаясь в кругу узких внутриартельных интересов…»

Досекин поднял на завуча круглые, ставшие злыми глаза:

— При чем тут процент бедняков?! Ведь артель не комбед, она же объединяет художников!

— Художники тоже бывают разные. Тут дальше как раз говорится, что творчество талицких мастеров по их идеологическим установкам является выражением устремлений кулацких слоев деревни…

— Кто мог такую чушь написать! Где он тут кулаков отыскал, этот автор?!

— Вы полагаете это чушью?

— А что же оно такое, по-вашему?!

— Вы меня извините, но разве же вам не известно, кто они, местные мастера, чем занимались в прошлом?

— Знаю! Писали иконы!

— Вот именно.

— Но ведь давно уж никто не пишет икон!

— Не пишет, а форму иконописную соблюдают. Все эти «горки», «лещадки», палаты, дворцы, терема — откуда они?!

— Но мастера ведь и на современные темы пишут!

— Темы-то, может, и современные, только форма-то устаревшая. Вы полагаете, если мастер намалевал самолет или трактор или на воротах боярского терема написал «Колхоз», то от этого все переменится?.. Ведь над ними насмешки строят, карикатуры в журналах рисуют, называют по-прежнему богомазами.

— Я ничего такого не полагаю, но надо же все-таки разбираться в искусстве, нельзя же все в кучу валить…

— Мы-то как раз и хотим разобраться, на чью они мельницу воду льют, мастера! — Гапоненко тоже повысил голос, впервые поднял на собеседника провалившиеся глаза. — Вот вас возмущает, мол, где кулаков отыскали. А кто же тогда в селе домов себе каменных понастроил? Буканов вон в каменном двухэтажном живет, Плетюхин. У братьев Дурандиных одноэтажный, но тоже хоромы, каменный! Да если всех посчитать…

Гапоненко полистал журнал.

— Между прочим, тут и о нашем училище сказано, вот послушайте… «Вопрос об идеологическом воспитании смены должен стать центральным вопросом. Преступно оставить школу (голос Гапоненко вдруг зазвенел)… преступно оставить школу в том положении, в котором она находится. Насчитывая десятки учеников бедняков, школа не имеет до сих пор ни одного преподавателя-марксиста. Необходимо также усилить бедняцкий и комсомольский состав учащихся…»