Борис Изюмский - Девять лет

Но ведь она любит, а разве это не оправдывает многое?

Ничто не оправдывает ложь! Так дальше продолжаться не может. Такое не для нее. Надо уезжать. Горько усмехнулась: «Но куда уедешь от себя?»

Без десяти семь она входила в интернат.

Через десять минут в спальнях откинутся одеяла, распахнутся фрамуги окон и ребята в трусах, майках затопочут вниз, на площадку, делать утреннюю гимнастику.

А потом — уборка спален, туалет, легкий завтрак, начало уроков. И покатится день.

И как же ей, воспитательнице, судить их, мирить их, требовать правдивости и наказывать за неправду, если она сама…

Нет, нет, все надо решительно изменить.

— Папунь Павлович…

Они сидят на диване в комнате у отца. Юрасов с нежностью смотрит на дочь: так она обращалась к нему в детстве, когда он особенно был ей нужен.

Ей трудно начать. Почти невозможно. И надо.

— Я полюбила… — Она подняла на него измученные бессонницей глаза. — Очень хорошего человека…

Алексей Павлович давно предчувствовал, что этот разговор возникнет, и все же растерялся.

— Рад за тебя. Кто же он?

Она погладила его руку.

— Я не могу сейчас назвать тебе его имя… Он женат, у него сын… Я не знаю: что делать?

Ах, вот оно что! Он отдернул руку. Не хватало еще этого на его седины. Алексей Павлович подавил гнев, тяжко помолчав, спросил:

— А со мной ты можешь считаться? Не попирать мои и свои убеждения… Хорошо, что мама не дожила.

— Папа!

— Что — папа? Я жалею, понимаешь, жалею, что дожил до этого!

— Папа!!

— Как людям в глаза смотреть?

— Но ты еще ничего не знаешь! Мы очень любим друг друга. Почему же непременно предполагать, что это постыдно и грязно?

Даже близкий человек, даже самый близкий так безжалостно осуждает ее. Чего же ждать от других?

— Ну вот что я тебе скажу. — Он поднялся, щеки его еще больше ввалились, посмотрел непримиримо. — Ты мне — не дочь… Если можешь идти на такое.

— На какое?!

— На развал чужой семьи. На украденное…

Леокадия думала об этом и сама, но услышанное сейчас показалось таким несправедливым, грубым, что она вскочила.

— Может быть, я порочу твой дом?!

— А ты думаешь — нет?

Больше она не могла вынести, подбежала к вешалке, сорвала пальто, платок, пробегая мимо высунувшегося из кухни брата, крикнула ему:

— Я буду у Громаковых! — И бросилась по лестнице вниз, кусая губы, чувствуя, что слезы обиды текут по щекам.

Громаковы жили в «Черемушках». Пока Леокадия дошла туда, она немного успокоилась. В конце концов можно понять и отца с его строгими устоями. Он прожил с мамой большую, чистую жизнь и, наверно, вправе с этой меркой подходить к людям.

Все семейство Громаковых было в сборе. Сын — Алик — у себя в комнате готовил уроки, белокурая Анюта, закатав рукава, лепила пирожки, а Павел в коричневой полосатой пижаме, стоя в дверях кухни, читал вслух журнал «Юность».

— О-о-о, Лешенька! — встретила ее радостным возгласом Аня. — Раздевайся. Скоро накормлю пирожками с пылу, с жару…

Павел повесил ее пальто.

— Наконец-то пожаловала…

…Леокадия и правда не часто бывала у Громаковых, но каждый раз уносила отсюда ощущение радости, что вот есть же такие дружные, добрые семьи.

Все-таки несчастны те люди, которые не умеют любить, сохранять свои чувства. Как много радости проходит мимо них!

Леокадия вымыла руки и стала рядом с Аней — лепить пирожки.

— Лё, ты послушай, как юные читатели ответили на вопросы анкеты. — Павел помотал над головой журналом. — Вопрос: «Достоинство, которое вы больше всего цените в людях?» Большинство из трех с половиной тысяч отвечавших написали: «Человечность, любовь к людям. В мужчине — смелость, в женщине — гордость, чистоту». Недурно?

«Это напоминание мне», — подумала Леокадия, а Павлик продолжал:

— Вопрос: «Ваша отличительная черта?» Ответ большинства: «До всего есть дело». Принимается?

Он весело посмотрел на Леокадию, на жену, и на его лице отразилось удовольствие.

— В теории-то это хорошо, — подстрекнула мужа Аня, ловко работая пальцами, — а вот у нас в сберкассе одна сотрудница посмела сказать управляющему о его ошибке — и сразу попала в немилость, мы ее едва отстояли от увольнения.

— Ну и что? Значит, забивайся в нору и помалкивай, ни до чего тебе нет дела?

— Значит, что ты у меня правдолюб… И нам до всего дело!

Она подошла к мужу и поцеловала его в щеку.

— Ну то-то же, — добродушно пробурчал Громаков. — Но слушайте дальше, о неразумные женки. «Ваше представление о счастье?» Ответ: «Заслужить благодарность людей». Утверждаем?