Борис Изюмский - Море для смелых

Сейчас в Волгодонске, у Цимлянского моря, кипит бой: строят гигант энергетического машиностроения — он будет выпускать мощные атомные реакторы.

Стройка воистину всенародная, сюда стекаются многие тысячи энтузиастов со всего Советского Союза, посланцы от двадцати пяти национальностей. И больше всего — людей молодых. Они возводят не только небывалый завод, но и новый город: многоэтажный красавец с институтом, филармонией, драмтеатром, торговыми и спортивными центрами, каналами, соединяющими бассейны, набережной и яхт-клубом.

И, возможно, создателям этого города в степи будет небезынтересен рассказ о том, как зарождался Волгодонск, о его юности, о тех людях, что два десятка лет тому назад клали здесь первые кирпичи, сажали первые деревья, любили, мечтали.

Море раскинулось в степи, а степь врывается в город запахом ковыля, исступленным верещанием кузнечиков.

Свежий морской ветер, вобрав запахи отцветающих лип и степных трав, гуляет по широким улицам, обшаривает балконы двухэтажных домов, увешанные вязками лука, вяленой рыбой, рыбачьими накидушками.

Вера и Леокадия миновали овраг и вышли на плотину.

Леокадия небольшого роста, в ее порывистых жестах, вихорках светло-каштановых волос, даже в том, как носит она без пояса свое красное старенькое платье, есть что-то от подростка.

Вера на голову выше подруги. Голубой сарафан облегает ее полную грудь, покатые плечи. Пепельные волосы прикрывают изгиб шеи.

Подруги садятся на теплый, нагревшийся за день бетонный откос плотины и, свесив ноги в одинаковых белых тапочках, долго задумчиво глядят на синее, спокойное море.

Первой заговорила Вера:

— Трудно мне, Лешка. Иногда отчаиваюсь: выдержу ли? Утром думаю: может, больше не идти на работу?

Юрасова терпеть не могла своего имени «Леокадия» и охотно отзывалась, когда в школе ее называли Лешкой.

— Ну вот еще! — задиристым голоском возражает она. — Конечно, выдержим!

Она смотрит на Веру темно-зелеными глазами и улыбается. Улыбается потому, что жить чудесно, что ей семнадцать с половиной лет, что дома у нее в комоде спокойненько лежит аттестат зрелости, а сама она вполне самостоятельный человек. Вера отвечает медлительной улыбкой, при этом нижняя полная губа ее немного оттопыривается.

В стороне порта на связке плотов терпеливо горбятся рыбаки — лещ любит плескаться под плотами. «Может быть, и отец сейчас ловит», — думает Лешка.

Эх, хорошо, перебежав босиком по скользким бревнам — только сердце екает, когда подумаешь, какая глубина под тобой! — достичь кромки хлюпающих бонов, сесть возле отца, погрузить ноли в воду.

И совсем благодать, если при этом накрапывает теплый дождь, вода меж бревен пузырится, платье приятно прилипает к телу.

Лешка вздыхает. Теперь не до плотов… Вот мечтала стать архитектором, построить здесь, в степи, оперный театр, великолепные проспекты, лестницу к морю. Чтобы люди говорили: «Это работа архитектора Юрасовой!» Чтобы артисты Большого театра приехали к ним в Пятиморск с премьерой.

А жизнь повернула по-своему, и Лешка стала подсобницей на стройке химического комбината. Ну так что же? Разве есть основания унывать? В конце концов архитекторами не рождаются. Даже хорошо именно так начинать. Явиться в институт строительным рабочим. Нет, не напрасно они приобрели в школе и профессию каменщиков.

У Веры Аркушиной, хотя она года на полтора старше Лешки, еще нет твердого желания поступить в какой-то определенный институт. Она мечтала стать то врачом, то библиотекарем, то, поддавшись убеждениям подруги, архитектором. Но все это как-то неуверенно. Еще в девятом классе, когда Лешка расписывала преимущества работы на стройке, Вера говорила:

— Ты не думай, что я труда боюсь. Но руки у меня, сама знаешь, глупые.

Она беспомощно растопыривала коротенькие, пухлые пальцы.

Лешка молча соглашалась: действительно, Вера хотя и старательная, но ее на уроках труда учитель чаще других укорял за неловкость.