Борис Изюмский - Девять лет

Рындин во все глаза глядел на Виктора Николаевича. Так вот, значит, как трудно приходилось и ему. А ведь стал человеком, и каким!

— Поверь мне, друг, — как взрослому, говорил Нагибов, — тебе уже сейчас надо готовиться к дальнему пути. Ты кем хочешь стать?

— Капитаном на теплоходе, — едва слышно ответил Рындин, видно с трудом сделав это признание. — Да только разве у меня получится?.. Я в трусах, а не в рубашке родился, — с горечью сказал он…

— А я тебе говорю: получится. Вот немного потеплеет, и будем вместе на море ходить. А пока давай соорудим модель подводной лодки!

— Давайте, — сам не веря своему счастью, выдохнул Рындин.

— Ты, когда захочешь, приходи ко мне домой. У меня есть инструмент… Я живу на Береговой. Знаешь, где эта улица?

— Знаю…

— Береговая, три. Приходи в эту субботу, часов в шесть.

Рындин с готовностью пообещал:

— Приду.

Леокадия, узнав об этом уговоре, подумала: «Надо в школу пригласить Сергея Долганова». Сергей уже несколько лет нес штурманскую службу на теплоходе «Дунай», а семья его жила в одном дворе с Юрасовыми, даже в одном подъезде.

В коридорах интерната — обычная кутерьма: какой-то свистун дул что есть силы в полый ключ, другой бежал коридором и, азартно пришлепывая подметкой, приговаривал:

— Рупь двадцать.

Еще шлепок. И опять:

— Рупь двадцать.

«Не ошиблась я в Викторе», — думает Леокадия.

Как-то у них в интернате был вечер учителей, пришли в гости Валентина Ивановна, Стась, Нагибов с женой — милой, скромной женщиной, очень понравившейся Леокадии. Танцуя с Виктором, Лешка впервые за все время спросила его:

— Ты счастлив, Витя?

— Сейчас?

— Нет, вообще в жизни?

Он ответил не сразу.

— Да…

— Я так рада за тебя! — искренне сказала она.

— А ты?

— Счастлива.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Очень хочу, чтобы так и было.

Он тоже был искренен.

В его нынешней семейной жизни не было той пылкой любви, что чувствовал он когда-то к Лешке, но с женой — бесконечно преданной ему Валей — был очень дружен, отвечал ей вниманием, заботой и не без оснований считал, что жизнь у него сложилась хорошо. Хотя порой приходила мысль, что тогда — давным-давно — была первая и неповторимая юношеская любовь, какая бывает у человека однажды.

С новым интересом, словно бы со стороны, приглядывался Виктор к Юрасовой и с радостью замечал то, что осталось в ней от прежней Лешки: прядка, спадающая на невысокий лоб, быстрый, веселый взгляд зеленоватых глаз — человек с такими глазами не может юлить, — смех до слез, с трудом сдерживаемое озорство… И прямота поступков, слов и решительность.

Но замечал и новое: исчезли шумливость, восторженность, излишняя подвижность. Она теперь любила внимательно слушать, взгляд ее все чаще был пытлив. Губы утратили суховатинку, стали ярче, а брови запушились и даже приобрели золотистый цвет.

…Подошла Лиза Пальчикова. О, великое достижение — без начеса волос над лбом! Теперь она коротко подстрижена и, как пуделек после купания, встряхивает своими кудряшками. Незаметно подбирает их гребешком у шеи — снизу вверх.

— Леокадия Алексеевна, вас разыскивает мужчина… Полный…

«Григорий Захарович!»

— Где он?

— В учительской… — И еще два взмаха расческой.

— Да спрячь ты, наконец, эту злосчастную расческу и иди на самоподготовку.

В учительской действительно расхаживал Альзин, с любопытством поглядывая на картину над диваном: к старой учительнице в класс, видно, в перемену, пришли ее бывшие ученики — офицер и еще один, в штатском костюме и очках. Принесли цветы. В дверях с любопытством толпится малышня.

«Мир этот, конечно, интересен и для нас важен», — думает о школе Альзин. Он уже успел заметить и выставку спортивных наград в вестибюле и гранку в стенгазете «Что читать по химии».

Нет, право же, здесь изрядные резервы, и неспроста директор школы Мария Павловна только что сказала ему не без лукавства:

— Наша школа приобретает явно химический уклон.

— Это плохо? — спросил он.

— Почему же? Отлично!

— Здравствуйте, Григорий Захарович! Вот радость-то для нас!

Он пожал руку Леокадии, улыбнулся живыми глазами. На нем — свободного покроя коричневый костюм, скрадывающий полноту.

— Рекогносцировка. Можно мне, Леокадия Алексеевна, на ваш класс поглядеть? Не очень я нарушу распорядок?

— Что вы!

Начались вечерние часы подготовки уроков. Шестиклассники при входе Альзина вскочили и с любопытством уставились на звездочку Героя Труда. Поздоровавшись, он сказал: