Борис Изюмский - Девять лет

Всем известный в городе моряк Онуфрий Павлович, полвека бороздивший моря, видно, ушел на вечный прикол. Он сидел сейчас в парке на скамейке, жмурясь от предзакатного солнца; гроздья акации, источая сладковатый запах, нависли над его форменной фуражкой, казалось, угнездились на ней.

Леокадия подошла к щиту с наклеенными афишами. Аршинные буквы спрашивали: «Кто вы, доктор Зорге?» Народный театр ставил пьесу «Все остается людям». В глаза бросилось: «Клуб химиков… Лекция депутата горсовета врача Куприянова «Завтрашний день пятиморского здравоохранения».

Ей захотелось немедленно увидеть и услышать его. Лекция начиналась минут через двадцать. А что, если пойти?

Она вошла в клуб, когда зал уже был почти заполнен, забилась в угол самого последнего ряда.

Издали Алексей Михайлович показался ей совсем чужим, вдвойне недоступным. Леокадии понравилась та свобода, с которой Куприянов излагал свои мысли, его густой молодой голос, естественная простота, с какой он держался.

Но кто-то, совсем недалеко, мешал слушать, громко говорил, бесцеремонно смеялся. Леокадия недовольно повернула голову. Впереди и немного левее хорошенькая блондинка увлеченно рассказывала о чем-то соседке — нашла время и место!

— Прекратите! — сдавленным шепотом, но так, что блондинка обернулась, потребовала Леокадия.

Пожилая женщина в очках, сидящая рядом с Юрасовой, тихо, с насмешкой в голосе сказала:

— Это его жена.

К стр. 290.

Минут десять спустя Леокадия, пригибаясь, пробралась к выходу.

Ощущение у нее было такое, будто ее изгнали из зала: было и стыдно, и обидно, и что-то оскорбительное мерещилось ей. Зачем она пошла? Зачем вообще думает об этом человеке?

Рядом, сейчас, не задевая ее, жил город. Сновали автобусы, многоэтажные корпуса домов были заполнены чужими жизнями, и где-то его квартира, его, чужая для нее, жизнь.

«Есть ли вообще на свете то великое чувство, о котором писали в сотнях романов, из-за которого ехала в Сибирь Волконская, принимала муки Аксинья? — думала Леокадия. — Или теперь это всё величают «обветшалой романтикой века колымаг»? Неправда, есть!» Она никогда не искала мимолетных знакомств, бездумности, случая, но верила тайно, что и к ней придет настоящее.

Розовели клубы туч на зеленоватом небе. Промчался трамвай, выбивая из-под рельсов белые лепестки акации. На перилах высокого гостиничного балкона отдыхали чайки.

Вдали штормило море. Ветер доносил усталое ворчание грома.

Леокадия повернула к морю. Чем ближе подходила она к нему, тем громче становился прибой, теперь уже похожий на пушечную канонаду.

У самого берега Леокадия остановилась. Волны выгибали серые крутые спины, и с них стремительно скатывалась пена. У самого основания набережной какая-то глубинная сила выталкивала высоко вверх белые гейзеры, и ветер стеною нес к земле пенное кружево, и брызги повисали в воздухе.

Подставляя им лицо, Лешка радовалась каждому новому взлету бушующей лохматой стены. Сила моря словно бы входила в Лешку, передавалась ей.

Нет, не минет и ее большое чувство, и она встретит его незагрязненным сердцем.

Успокоенная, Леокадия отправилась в интернат. В канаве у школьного забора, свернувшись, лежал шланг. «Как убитая змея», — подумала Лешка. Оглянулась — никто не видит? — и, перемахнув через невысокий забор, чинно пошла двором.

За поворотом корпуса Рындин и Валерик тянули куда-то провода, а Виктор Нагибов показывал им, как это лучше делать.

Валерик подбежал к Юрасовой. Упругие щеки его измазаны чем-то черным.

— Леокадия Алексеевна, а я утюг починил!

— Давай работай! — недовольно крикнул Рындин. — Хвастать потом будешь.

Леокадия весело поздоровалась с Нагибовым. Молодец, сумел приблизить к себе Рындина. Недели две тому назад у них состоялся вполне «мужской разговор».

Виктор потом рассказывал о нем Юрасовой. Разговор начался в механической мастерской. Все ушли, а Рындина Виктор задержал.

— Я хотел бы с тобой начистоту…

Рындин насторожился, подозревая подвох, но Виктор Николаевич ему очень пришелся по душе, и он решил выслушать его.

Нагибов рассказал о бегстве из дому, бродяжничестве, шайке Валета, колонии, о том, как пришел с повинной к прокурору. А потом, как взяли его, Нагибова, на поруки. Только, конечно, не рассказал, какую огромную роль в его жизни сыграла Лешка.