Владимир Канивец - Крах диссидентки

День выдался пасмурный, несколько раз начинал накрапывать дождь. А потом из-за туч выглянуло солнце, но мало грело, так как ветер дул холодный. Мысли и чувства Арсения целиком занимало то, что с ним случилось в селе, и он вспомнил о Яворине только возле поворота. «А может, не заезжать?» — подумал он, не хотелось расставаться со светлым чувством, с радостью, которая, он видел в зеркальце, отражалась в его глазах, в его улыбке, встречаться с больной Еленой Львовной и еще больше огорчить ее тем, что Алешу отвез в село к брату, а не оставил у нее. Но уезжал надолго. Хочешь — не хочешь, а повидаться надо.

Подъехал к воротам и удивился, что они открыты, на дверях дома висит замок. Опять, наверное, в больницу «скорая» забрала. Надо соседку спросить. А вот и она вышла, и почему-то вся в черном. У Арсения похолодело на сердце, как в тот момент, когда получил телеграмму о смерти отца. Соседка подошла к Арсению, жалобно моргая сухими глазами. Всхлипнула:

— Умерла… Вчера похоронили…

— В больнице умерла? — спросил Арсений.

— Нет, дома. Поглядываю весь день на ее двор, не видно и не видно. Пойду, думаю, может, помочь чем-то надо, она очень слабой была. Открываю дверь, а она сидит на диване вот так, — соседка показала как, — наклонив голову. Как глянула я, что рука ее мертво висит, чуть сама не упала на пороге от испуга. Ну, закрыла ей, бедной, глаза, да и пошла соседей звать. Побежала в школу. Директор пришел, учителя, дети. Школа и похоронила. И такие слова про нее учителя и ученики говорили, что все, кто были возле могилы, плакали. Вот добрая душа была, царство ей небесное.

Вот так! Когда Арсений ехал в село, Елену Львовну хоронили… Если бы он завернул в Яворин, проводил бы ее в последний путь! Нет у Алеши еще одной радости: умерла бабуся. А Вита все еще, наверно, говорит, что вот-вот заберет мать. Смерть опередила Виту, забрала Елену Львовну в тот мир, до которого живому и на космическом корабле не долететь.

— Она, бедная, чувствовала уже, должно быть, конец, приготовила бумаги, обвязала их и попросила вам передать, когда приедете. А уж как она об Алешеньке убивалась, сказать не могу. Так у нее слезы и лились, как только, бывало, заговорим о нем.

Вошли в дом. Тут был беспорядок, который остается после покойника. Беспорядок особенно заметен был еще и потому, что в доме не осталось живых… И таким мертвым запустением повеяло на Арсения, что он, казалось, почувствовал дыхание собственной смерти.

— Вот тут и документы, и письмо, — подала соседка пакет, аккуратно перевязанный, точно праздничный подарок, розовой тесемкой. — Вот вам и ключи от дома, — положила она ключи на стол.

— Спасибо вам, — тихо поблагодарил Арсений.

Соседка, тяжело вздохнув, вышла, так как Арсений молчал, не зная, что ему делать, что говорить. Взял конверт, лежавший в пакете, вынул из него листок, вырванный из школьной тетради. Развернул, прочел:

«Дорогой Арсений! Сердце мое истлело, я уже хожу по комнате держась за стены: смерть так дышит мне в спину, что я не могу устоять на ногах. Вот-вот умру…

Хочу сказать тебе то, чего при жизни не говорила. Я рада, что ты, хоть и недолго, а был моим сыном: счастлива, что ты не отказался от меня и тогда, когда я перестала быть тебе матерью. Если я там встречу твою маму, низко поклонюсь ей…

Один бог знает, как я люблю Алешу, какой счастливой была от того, что его маленькое сердечко согревало меня своим теплом. Плачу, что не хватило у меня сил побыть с ним, пока станет взрослым. Но спокойна за него, зная, как ты его любишь, как бережешь. Обнимаю и нежно целую его маленькие, беспомощные ручки.

Я виновата перед Витой, что не хватило у меня ни ума, ни сердца воспитать ее такой, каким воспитала тебя мать. Но ни в чем не виню ее. Не дети, а родители виноваты, что дети вырастают не такими, какими бы они хотели их видеть. Я несчастная мать, за это мне бог укоротил век. Да и мудро сделал, чем так жить, лучше умереть.

Дом завещаю Алеше. Все документы передаст тебе соседка. Она хорошая женщина, ухаживала за мной как за сестрой. Ей я отписала все имущество…

Обнимаю тебя. Елена Львовна».

Арсений всегда уважал Елену Львовну, а сейчас, прочитав предсмертное письмо, еще глубже понял, каким прекрасным человеком она была. Много добрых, искренних слов мог бы он сейчас сказать ей, но… их уже разделяет вечность. Она была мудрой женщиной, она и тогда знала, что он о ней думает, видела, как он к ней относится. Арсений не стал развязывать пакет. Когда-нибудь посмотрит, что в нем. Надо нарезать в огороде георгинов, которые так любила Елена Львовна, и положить на ее могилу…