Владимир Канивец - Крах диссидентки

Арсений с Лидой пошли в дом, а дети побежали в сад. Лидиной матери не было дома, уехала в Маниловку молиться — она была баптисткой. Службу правил там поп, который выдолбил Михаилу лодку. Михаил высмеивал тещу, как он говорит, за ее «святые штучки», но она каждое воскресенье с небольшой группой женщин, приподняв длинный подол, переходила Псел вброд и плелась лугом в Маниловку к своим братьям по вере. В ее комнатке стены были облеплены текстами молитв, которые Михаил презрительно называл «реакционными лозунгами господа бога», которого давно уже прогнали с неба, как царя с трона. Прасковья Дмитриевна покорно выслушивала насмешки зятя, знала: задень его, он выбросит все молитвы из дома.

— Не трогай ты ее, — просила Лида мужа. — Пусть себе утешается этими игрушками, как ребенок. Ты же видишь, она больная.

— Да стыдно, что я партийный, а она верующая! — говорил Михаил, сердито хмуря брови. — Ну как бельмо на глазу.

— Она моя мать, а не твоя! — возразила Лида. — Я за нее и буду моргать глазами перед людьми, а не ты!

— А ты чья? — сердясь, спрашивал Михаил.

— Твоя! — не сбавляя воинственного тона, отвечала Лида. — Но я ведь не хожу молиться!

— О! Не хватало, чтоб и ты туда бегала! Ой допечет она меня когда-нибудь этими молитвами…

Арсений и Лида не перенесли еще все вещи из машины, как во дворе затрещал мотоцикл. Михаил вбежал в дом, радостно раскинул руки — обнять Арсения. Но Лида перехватила его, испуганно спросила:

— Ты куда?! Куда!

— А что такое? — изумился Михаил.

— Ты глянь в зеркало, на кого ты, чучело, похож!

— Так я прямо с трактора…

— Поди сними это замасленное и грязное, тогда и лезь обниматься!

— Видел ты сатану? — добродушно засмеялся Михаил. — Вот так и к себе не пускает! Потому у нас только трое детей, а то был бы уже десяток!

— Ты и с этими тремя не знаешь что делать! Иди уж, иди! — повернув Михаила за плечи и подталкивая к дверям, укоряла Лида. — Умойся — и будем обедать! Уже полдень!

Стол стоял там же, где и прошлые годы: под орехом, теперь он был выше и гуще. Смывая пыль с клеенки, Лида сердито говорила:

— Никак не могу добиться, чтоб Михаил натянул над столом какой-нибудь верх. А то так: и дождь уже перестанет, а с ореха капает на головы. Ну разве его допросишься дома что-нибудь сделать? Все он в тракторной, все он в поле! Наверное, и спал бы там, если б кровать поставил!

— И красивую молодицу к кровати привязал бы! — шутил Михаил: Лида ворчала, а ему — как с гуся вода. Прикрикнул: — Хватит тебе, сатана, меня хвалить! Неси скорее обед! — И повернулся к Арсению, круто переведя разговор на другое: — Значит, ты едешь в Америку?

— Да, меня включили в состав делегации на Генеральную Ассамблею ООН, — ответил Арсений. — Буду там два месяца.

— Там и свою даму увидишь?

— Михаил! — возмутилась Лида. — Ну что у тебя за привычка лезть немытыми руками в чужую душу?! Пойди лучше водку принеси! Она в столике, там, где масло стоит!

— Слышишь? — спросил, усмехаясь, Михаил. — Вот сатана, всегда прячет водку среди других бутылок. Один раз я позвал ребят — ее не было дома, — налил в стаканы, они глотнули — и вытаращили глаза! Я испугался: что такое? А это свиная желчь на спирту, теща ею свою поясницу от радикулита лечит. Ну уж посмеялись! Как только встречу их, так и спрашиваю: ну что, ребята, у ваших тещ не болит поясница? А я один раз на опохмелье рюмку уксуса выпил.

— И черт тебя не взял! — засмеялась Лида. — Иди уж, иди, а то тебя не переслушаешь.

Только сели за стол, палили по первой рюмке — выпить за приезд Арсения, как во двор — не с улицы, а почему-то с огорода — вошли Лина с Томой. Арсений си дел спиной к огороду и увидел ее только тогда, когда Михаил весело воскликнул:

— Вот угадала, Лина, когда прийти! Садись за стол, я тебе штрафную налью!

Арсений вскочил с табурета, чуть не опрокинув его, обернулся и встретился взглядом с Линой. Карие глаза ее светились и радостью, и счастьем. Этот ласковый свет проник в душу Арсения, он почувствовал, что краснеет так же, как зарозовело и ее смуглое лицо.

— Здравствуй, Арсений! — Лина протянула руку, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — Мы думали, что ты уже и дорогу в село забыл.

— Нужно ему паше село! — сказал Михаил, насмешливо улыбаясь. — Ему подавай Киев, Москву, Нью-Йорк, Вашингтон! Отель в небоскребе! Ресторан на пятьдесят седьмом этаже. Вот жизнь! Будет что вспомнить, когда пойдет на пенсию! Как же там в Америке живет Вита? Пишет она тебе?