Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Никакой я не поверхностный! Меня сразу вглубь пробирает, и в этом мой изъян. Иначе-то мог бы быть доволен. Вам, дуракам, не понять.

Бёттхер отошел к своей тумбочке, побросал в ранец последнее барахло.

– А жить вы с женой где будете? – спросил Гребер. – Или ваша старая квартира цела?

– Конечно, нет. Разбомбили! Но лучше обретаться в подвале среди развалин, чем оставаться тут. Беда в том, что жена мне больше не нравится. Я, конечно, пока что люблю ее, потому ведь и женился, но такая, как сейчас, она мне совершенно не по вкусу. Ну ничего не могу с собой поделать. И как быть? Она же чувствует.

– Сколько у тебя осталось от отпуска?

– Три дня.

– Неужто на эти дни не сумеешь маленько притвориться?

– Друг ты мой, – спокойно сказал Бёттхер, – женщина, может, и умеет притворяться в постели. А мужик нет. Поверь, лучше бы мне уехать, не встретившись с ней. А так мы только замучаем друг друга.

Он взял вещи и вышел.

Ройтер проводил его взглядом. Потом обернулся к Греберу:

– А ты? Что собираешься делать?

– Схожу в запасный батальон. На всякий случай спрошу еще разок, не нужны ли еще какие документы.

Ройтер ухмыльнулся:

– Неудача твоего приятеля Бёттхера тебя не пугает, а?

– Нет. Меня пугают совсем другие вещи.

– Дело пахнет керосином, – сказал писарь запасного батальона. – На фронте дело пахнет керосином, опасность. Тебе известно, что делают, когда грозит опасность?

– Прячутся в укрытии, – ответил Гребер. – Любой ребенок знает. Но мне-то что? Я в отпуске.

– Ты еще думаешь, что в отпуске, – поправил его писарь. – Сколько дашь, если я покажу тебе приказ, поступивший сегодня?

– Смотря о чем речь. – Гребер достал из кармана пачку сигарет, положил на стол. Он чувствовал, как под ложечкой все свело.

– Дело пахнет керосином, – повторил писарь. – Тяжелые потери. Срочно требуется пополнение. Отпускники, у которых нет уважительных причин остаться, должны немедленно выехать в часть. Понял?

– Да. А каковы уважительные причины?

– Смерть близких, улаживание первоочередных семейных дел, тяжелая болезнь… – Писарь взял сигареты. – Короче, исчезни! Сделайся невидимкой. Если тебя не найдут, то и на фронт не отправят. Берегись казармы, как чумы. Скройся где-нибудь до конца отпуска. Тогда и доложи об убытии. Что тебе сделают? Накажут за то, что не сообщил новый адрес? Так ты все равно на фронт отправишься, баста.

– Я женюсь. Это уважительная причина?

– Женишься?

– Да. Потому и пришел. Хочу знать, нужны ли еще какие бумаги, кроме солдатской книжки.

– Женитьба! А что, пожалуй, это причина. Пожалуй. – Писарь закурил сигарету. – Очень может быть. Но зачем тебе это? Дополнительных документов от тебя, фронтовой крысы, не требуется. А в случае чего приходи ко мне, я все втихаря устрою, комар носа не подточит. У тебя есть порядочные шмотки? В этой рванине жениться никак нельзя.

– А тут выменять можно?

– Ступай к каптенармусу, – сказал писарь. – Объясни ему, что женишься. Скажи, что я тебя послал. Сигареты у тебя еще найдутся?

– Нет. Но, пожалуй, смогу достать.

– Не мне. Ротному фельдфебелю.

– Я посмотрю. А ты не знаешь, женщине нужны какие-то особые бумаги?

– Понятия не имею. По-моему, нет. Все ведь надо провернуть быстро. – Писарь взглянул на часы. – Ступай на склад. Фельдфебель сейчас там.

Гребер прошел во флигель, где располагался вещевой склад. На чердаке. У толстяка фельдфебеля глаза были разного цвета. Один неестественно синий, почти лиловый, как фиалка, второй светло-карий.

– Чего уставились! – рявкнул он. – Стеклянного глаза не видали?

– Видал. Но чтобы разные, не видал.

– Он не мой, болван! – Фельдфебель щелкнул по блестящему синему глазу. – У приятеля позаимствовал. Мой вчера на пол упал. Он был карий. Хрупкие они, эти штуковины. Их бы лучше из целлулоида делать.

– Тогда бы они были огнеопасны.

Фельдфебель поднял взгляд, посмотрел на греберовские награды и ухмыльнулся:

– Верно. Только формы для вас у меня все равно нету. Увы. Все, что есть, еще хуже вашей.

Он сверлил Гребера синим глазом. Карий был тусклее. Гребер положил на стол пачку биндинговских сигарет. Фельдфебель скользнул по ней взглядом карего глаза, куда-то сходил и принес френч.

– Вот все, что есть.

Гребер к френчу не прикоснулся. Вытащил из кармана маленькую плоскую бутылочку коньяку, которую прихватил с собой на всякий случай, поставил ее подле сигарет.

Фельдфебель исчез и вернулся с френчем получше и с почти новыми штанами. Сперва Гребер осмотрел штаны, его-то собственные были латаные-перелатаные. Осмотрев новые, он заметил, что каптенармус сложил их так, чтобы спрятать большое, с ладонь, пятно. Гребер молча глянул на пятно, потом на коньяк.