Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Он сплюнул, провел рукой по седой щеточке усов, еще раз бросил на Гребера взгляд, полный омерзения, и удалился. Соль для ванны. Гребер понюхал свою руку. Теперь и он чувствовал запах. Проститутка, подумал он. А далеко ли я ушел от этого? Во что может превратить человека страх за другого! Госпожа Лизер, домоуправитель – да мало ли на что еще я готов! Чертовски быстро кувырнулся вниз с вершины своей добродетели!

Он стоял напротив здания гестапо. В подворотне, зевая, расхаживал взад-вперед молодой солдат-эсэсовец. Несколько эсэсовских офицеров, смеясь, вышли на улицу. Потом к зданию тихонько приблизился пожилой мужчина, помедлил, посмотрел на окна, остановился и выудил из кармана листок. Прочитал, огляделся по сторонам, бросил взгляд в небо и медленно направился к часовому. Эсэсовец равнодушно глянул на повестку и пропустил мужчину внутрь.

Гребер не сводил глаз с окон. На него опять навалился страх, еще более удушливый, тяжелый и липкий, чем раньше. Он знал много страхов, пронзительных и темных, напряженных и парализующих, знал и самый последний, огромный, страх живой твари перед смертью, но этот был иным, ползучим, удушливым, смутным и грозным, он словно бы пачкал тебя, клейкий и разлагающий, его не ухватишь и не встретишь лицом к лицу, страх бессилия и разъедающего сомнения, развращающий страх за другого, за невинного заложника, за незаконно гонимого, страх перед произволом, перед силой и автоматической бесчеловечностью – черный страх эпохи.

Гребер ждал возле фабрики задолго до конца рабочего дня. Наконец Элизабет вышла. Он уже боялся, что ее взяли под стражу прямо на фабрике, но вдруг увидел ее. Она удивилась, что он в штатском, и рассмеялась:

– Какой же ты молодой!

– Я не чувствую себя молодым. Мне словно сто лет.

– Почему? Что случилось? Тебе надо досрочно возвращаться?

– Нет. С этим все в порядке.

– Ты чувствуешь себя столетним стариком, потому что надел штатское?

– Не знаю. Просто вместе с этим чертовым костюмом я, кажется, взвалил на себя все заботы, какие только есть на свете. Как у тебя с документами?

– Я все сделала, – просияла Элизабет. – Даже обеденный перерыв использовала. Все бумаги запросила.

– Все, – повторил Гребер. – Тогда ничего больше не сделаешь.

– А что еще надо сделать?

– Ничего. Просто я вдруг испугался. Может, мы неправильно поступаем. Может, это тебе повредит.

– Мне? Как?

Гребер помедлил.

– Я слыхал, иногда наводят справки в гестапо. Возможно, поэтому нам бы не следовало ничего затевать.

Элизабет остановилась.

– Что еще ты слыхал?

– Ничего. Только вдруг испугался.

– Думаешь, меня могут арестовать из-за того, что мы хотим пожениться?

– Да нет.

– А почему тогда? Думаешь, докопаются, что мой отец в концлагере?

– Нет, дело не в этом, – перебил Гребер. – Это им наверняка известно. Я подумал, что лучше бы не привлекать к тебе ничье внимание. Гестапо непредсказуемо. Мало ли какая дурь взбредет им в голову. Ты же знаешь, как бывает. Никакой справедливости там в помине нету.

Секунду-другую Элизабет молчала. Потом сказала:

– Что же нам делать?

– Я целый день прикидывал так и этак. По-моему, делать больше нечего. Если мы сейчас заберем заявления, то, пожалуй, только привлечем еще больше внимания.

Она кивнула и как-то странно посмотрела на него:

– Все-таки можно попытаться.

– Поздно, Элизабет. Надо рискнуть и ждать, что будет.

Они пошли дальше. Фабрика располагалась на маленькой площади и была хорошо видна отовсюду. Гребер присмотрелся.

– Вас ни разу не бомбили?

– Пока нет.

– Здание расположено на открытом месте. И в нем легко разглядеть фабрику.

– У нас большие подвалы.

– Надежные?

– Пожалуй, более-менее.

Гребер посмотрел на Элизабет. Она шла рядом, не глядя на него.

– Ради бога, – сказал он, – пойми меня правильно. Я боюсь не за себя. Мне за тебя страшно.

– За меня бояться незачем.

– Ты сама не боишься?

– Я уже испытала все страхи, какие только есть. Для нового нет места.

– А я вот боюсь, – сказал Гребер. – Когда любишь, возникает множество новых страхов, о которых раньше даже не догадывался.

Элизабет повернулась к нему. Теперь она вдруг заулыбалась. Он посмотрел на нее и кивнул:

– Я не забыл, чту говорил третьего дня. Неужели всегда нужно сперва испугаться, чтобы понять, что любишь кого-то?

– Не знаю. Но думаю, это помогает.

– Чертов костюм! Завтра я его не надену. Я-то думал, у гражданских завидная жизнь.