Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Да, но…

Гребер увидал на столе биндинговскую водку.

– Я знаю, что́ ты думаешь, – сказал он. – Забудь об этом. И забудь про госпожу Лизер и про соседей. Ты никому не мешаешь, все прочее не в счет. И тебе нужно выйти из дома, иначе свихнешься. На, глотни водки.

Он налил бокал, протянул ей. Она выпила.

– Ладно. Я быстро. Ведь уже почти готова, только не знала, помнишь ли ты. Выйди на минутку, я переоденусь. Не хочу, чтобы Лизер донесла на меня за проституцию.

– В данном случае у нее ничего бы не вышло. С солдатами это считается патриотичным. Но я подожду на улице. Не в передней.

Он расхаживал взад-вперед по улице. Туман поредел, но еще клубился меж стен домов, как в прачечной. Неожиданно звякнуло окно. Элизабет с голыми плечами высунулась из освещенной рамы, показывая два платья. Одно золотисто-коричневое, другое неопределенного цвета, темное. Платья развевались на ветру, точно флаги.

– Какое? – спросила она.

Гребер показал на золотистое. Она кивнула и закрыла окно. Он огляделся. Никто не заметил нарушения светомаскировки.

Он снова принялся расхаживать взад-вперед, однако же ночь вдруг как бы сделалась просторнее и полнее. Усталость дня, странный вечерний настрой и решение отвернуться от прошлого обернулись мягким волнением и беспокойным ожиданием.

Элизабет вышла из подъезда. Шла быстро, ловко, грациозно и казалась выше, чем раньше, в длинном золотом платье, которое искрилось от слабого света. Лицо ее тоже изменилось. Стало у́же, головка как бы уменьшилась, и Гребер лишь через секунду-другую сообразил, что виной тому платье, открывшее шею.

– Лизер тебя видела? – спросил он.

– Да. Прямо онемела. По ее мнению, мне надо все время каяться, ходить во вретище и посыпать голову пеплом. На миг я даже почувствовала укол совести.

– Уколы совести чувствуют всегда не те люди.

– Это был не только укол совести. А еще и страх. Ты думаешь…

– Нет, – отрезал Гребер, – ничего я не думаю. И вообще, сегодня вечером мы ни о чем думать не будем. Достаточно надумались и натерпелись страху. Сейчас попробуем хоть немного порадоваться…

Гостиница «Германия» стояла меж двух разбомбленных домов, как богатая родственница меж обнищавшими. Обломки были аккуратно сложены по обе стороны гостиницы, и потому развалины уже не казались заброшенными и обвеянными смертью, выглядели опрятными и чуть ли не буржуазными.

Швейцар обвел мундир Гребера оценивающим взглядом.

– Где тут винный погребок? – решительно спросил Гребер, не дав ему открыть рот.

– Вон там, справа от вестибюля, сударь. Будьте добры, спросите старшего официанта Фрица.

Они прошли через вестибюль. Мимо прошагали майор и двое капитанов. Гребер козырнул.

– Говорят, генералы тут кишмя кишат, – сообщил он. – На втором этаже расположены конторы нескольких армейских комиссий.

Элизабет остановилась.

– Значит, тебе бы не мешало соблюдать осторожность. Вдруг кто заметит, что с твоим мундиром что-то не так?

– А что можно заметить? Держаться по-унтер-офицерски совсем нетрудно. Я ведь уже был унтером.

Звеня шпорами, явился подполковник с маленькой худой дамой. На Гребера он даже не взглянул.

– А что будет, если они заметят? – спросила Элизабет.

– Да ничего особенного.

– Они могут тебя расстрелять?

Гребер рассмеялся.

– Думаю, этого они наверняка не сделают, Элизабет. Слишком мы нужны им на фронте.

– А что тогда?

– Пустяки. Разве что несколько недель гауптвахты. А стало быть, несколько недель спокойной жизни. Почти что отпуск. Когда через две недели снова на фронт, мало что может случиться.

Из коридора справа вынырнул старший официант Фриц. Гребер сунул ему в ладонь купюру. Фриц мгновенно ее спрятал и препятствий чинить не стал.

– Винный погребок, с ужином, конечно, – произнес он и с достоинством зашагал впереди. Усадил их за столик, спрятанный за колонной, и степенно удалился.

Гребер глянул по сторонам.

– Именно то, чего я хотел. Мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть. А тебе? – Он посмотрел на Элизабет и с удивлением заметил: – Тебе определенно нет. Ты выглядишь так, будто ходишь сюда каждый день.

Подошел официант, маленький старичок, похожий на марабу. Принес меню. Гребер взял его, сунул внутрь купюру и вернул Марабу.

– Мы бы хотели что-нибудь, чего в меню нет. Что вы можете предложить?

Марабу смотрел на него без всякого выражения:

– Все, что есть, стоит в меню.

– Ладно. Тогда принесите пока бутылочку «Йоханнисбергер кохсберг» тридцать седьмого, из подвалов Г. Х. фон Мумма. Не слишком холодное.