Он притянул ее к себе, и она уступила. Он почувствовал ее в своих объятиях, и все вдруг растаяло; он желал ее, желал одну только ее, крепко обнимал, и целовал, и не хотел отпускать, и отпустил.
Гребер снова пошел на Хакенштрассе. Перед домом родителей остановился. Луна пробилась сквозь туман. Он нагнулся, рывком вытащил из-под камней записку. В уголке было что-то написано толстым карандашом. Он выхватил из кармана фонарик, прочитал: «Зайдите на Главный почтамт, окно 15».
Невольно посмотрел на часы. Слишком поздно. Почта по ночам не работала, до восьми утра ничего не узнаешь, но утром что-то наконец выяснится. Он сложил записку, сунул в карман, чтобы предъявить на почте. Потом через безмолвный город зашагал в казарму, и ему чудилось, будто он совершенно невесом и идет в вакууме, который не смеет разорвать.
Часть почтамта пока была цела. Остальное рухнуло и сгорело. Повсюду толпились люди. Греберу пришлось ждать. Наконец он подошел к окошку № 15 и предъявил записку.
Чиновник вернул ему листок.
– Ваши документы.
Гребер пропихнул под решетку солдатскую книжку и отпускной билет.
Чиновник внимательно их изучил.
– Что случилось? – спросил Гребер. – Есть известия?
Чиновник не ответил. Встал и исчез в глубине помещения. Гребер ждал, глядя на свои бумаги, которые остались на столе.
Чиновник вернулся с небольшой помятой бандеролью в руках. Еще раз сличил адрес с отпускным билетом Гребера. Потом просунул бандероль в окошко:
– Распишитесь вот здесь.
Гребер увидел почерк матери. Она отправила бандероль на фронт, а оттуда ее переслали сюда. Он глянул на обратный адрес: Хакенштрассе. Взял бандероль, подписал квитанцию.
– Это все? – спросил он.
Чиновник поднял глаза:
– Думаете, мы что-то оставили себе?
– Нет. Я думал, вдруг у вас уже есть новый адрес моих родителей.
– Это не наша компетенция. Спросите на втором этаже, в отделе доставки.
Гребер поднялся наверх. Второй этаж сохранил лишь половину крыши. Над остальной частью сияло небо, с солнцем и облаками.
– У нас нет нового адреса, – сказала женщина в окошке. – Иначе мы бы не отослали бандероль на Хакенштрассе. Но вы можете спросить почтальона вашего района.
– А где он?
Женщина посмотрела на часы.
– Сейчас на участке. Если зайдете сегодня часика в четыре, он будет здесь. К тому времени разнесет почту.
– А он может знать адрес, если вы его не знаете?
– Конечно, нет. Он же узнаёт адрес от нас. Но некоторые все равно хотят спросить у него. Их это успокаивает. Таковы люди. Верно?
– Да, пожалуй.
Гребер взял бандероль и спустился вниз. Посмотрел на дату. Отправлена три недели назад. Долго добиралась до фронта, но оттуда вернулась быстро. Отойдя в угол, он развернул коричневую бумагу. Внутри оказался черствый пирог, несколько пар шерстяных носков, сигареты и письмо от матери. Он прочитал письмо, где не было ни слова о смене квартиры и о налетах. Сунул его в карман и подождал, пока уляжется волнение. Потом вышел на улицу, стараясь думать, что скоро наверняка придет и письмо с новым адресом, но все равно чувствовал себя препаршиво.
Решил пойти к Биндингу. Вдруг тот что-нибудь выяснил.
– Заходи, Эрнст! – воскликнул Альфонс. – Мы как раз распиваем первоклассную бутылочку. Присоединяйся.
Биндинг был не один. На большом диване под Рубенсом, в такой позе, будто упал и подняться пока не в состоянии, полулежал эсэсовец – худой мужчина с рыхлым лицом и такими светлыми волосами, что казалось, у него нет ни бровей, ни ресниц.
– Это Хайни, – весьма уважительно сказал Альфонс. – Хайни, укротитель змей! А это мой друг Эрнст, в отпуске из России.
Хайни успел изрядно опьянеть. Глаза у него были очень блеклые, рот маленький.
– Россия! – пробормотал он. – Я тоже там был. Хорошее времечко! Лучше, чем здесь!
Гребер вопросительно взглянул на Биндинга.
– Хайни уже уговорил бутылку, – пояснил тот. – Беда у него. Родительский дом разбомбили. С семьей все благополучно, отсиделись в подвале. Но от квартиры ничего не осталось.
– Четыре комнаты! – пробубнил Хайни. – Новенькая мебель. Фортепиано. Безукоризненное фортепиано! Чудесный звук! Вот сволочи!
– Уж за фортепиано Хайни отомстит, – сказал Альфонс. – Ну, Эрнст, что будешь пить? Хайни пьет коньяк. Есть еще водка, тминная и все такое прочее.
– Я ничего не буду. Забежал на минутку, спросить, не узнал ли ты чего.
– Пока ничего нового, Эрнст. Здесь твоих родителей нет. По крайней мере, они нигде не зарегистрированы. И в деревнях тоже. Либо они уехали и еще не зарегистрировались, либо их куда-то вывезли. Ты же знаешь, как теперь бывает. Эти сволочи бомбят всю Германию, нужно время, чтобы восстановить коммуникации. Давай выпей чего-нибудь. Одну-то рюмашку можно.
Читать дальше