Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– Я написал в четыре лагеря, – сказал Гребер. – От нас обоих.

– Думаешь, вам ответят?

– Нет. Но это не имеет значения. Все равно ведь пишешь.

– Кому ты писал?

– Лагерному начальству, а потом в каждый лагерь еще раз непосредственно жене Бёттхера и моим родителям. – Гребер достал из кармана пачку писем, показал. – Сейчас отнесу на почту.

Ройтер кивнул.

– Нынче-то где побывал?

– В городской школе и в спортзале монастырской школы. Потом на одном из сборных пунктов и еще раз в отделе регистрации. Ничего.

Один из картежников сменился, подсел к ним.

– Не пойму, с какой стати вы, отпускники, живете в казарме, – сказал он Греберу. – Как можно дальше от казармы – я бы такой девиз выбрал! Снял бы себе нору, надел бы штатское и две недели жил бы человеком.

– А что, надев штатское, становишься человеком? – спросил Ройтер.

– Ясное дело. Как же иначе!

– Вот тебе, пожалуйста, – сказал Ройтер Греберу. – Жизнь проста, если смотришь на нее по-простому. У тебя тут есть штатские шмотки?

– Нет. Они под развалинами на Хакенштрассе.

– Могу одолжить, если хочешь.

Гребер смотрел в окно на казарменный двор. Несколько взводов отрабатывали заряжание и постановку на предохранитель, метание ручных гранат и отдание чести.

– Идиотизм, – сказал он. – На фронте я думал, что, как приеду домой, первым делом зашвырну в угол это окаянное шмотье и надену штатское… а теперь мне все равно.

– Просто ты самая обыкновенная казарменная крыса, – объявил картежник, откусив кусок ливерной колбасы. – Солдяга, который знать не знает, что́ для него хорошо. Глупость же, что отпуск вечно получают не те люди! – Он вернулся к игрокам. Руммель выиграл у него четыре марки, а утром врач из санчасти выписал его как годного к продолжению службы – вот он и обозлился.

Гребер встал.

– Ты куда? – спросил Ройтер.

– В город. На почту, а потом опять буду искать.

Ройтер отставил пустую бутылку.

– Не забудь, что ты в отпуску. И что скоро он кончится.

– Да уж как-нибудь не забуду, – с горечью ответил Гребер.

Ройтер осторожно снял с подоконника забинтованную ногу, поставил на пол.

– Я не хотел тебя обидеть. Делай все возможное, ищи родителей. Но не забывай, что у тебя отпуск. И следующий будет нескоро.

– Знаю. И до тех пор можно в два счета навсегда откинуть копыта. Это я тоже знаю.

– Ладно, – сказал Ройтер. – Коли знаешь, то все в порядке.

Гребер пошел к двери. За столом картежников у Руммеля как раз был на руках большой шлем с четверками, а вдобавок полный набор треф. Красотища. С непроницаемым видом он раздолбал противников. Те и оглянуться не успели.

– Тридцать очков на трефах, – с отчаянием сказал тот, что обозвал Гребера казарменной крысой. – Ну что тут скажешь! А он даже не радуется!

– Эрнст!

Гребер оглянулся. Перед ним стоял невысокий крепыш в мундире крайсляйтера. На секунду ему пришлось напрячь память, и он узнал круглое лицо с румяными щеками и орехово-карими глазами.

– Биндинг, – сказал он. – Альфонс Биндинг!

– Он самый. – Биндинг просиял ему навстречу. – Эрнст, старина, мы же целую вечность не виделись! Откуда ты?

– Из России.

– В отпуске, значит! Это надо отпраздновать. Пошли ко мне в берлогу. Я живу недалеко отсюда. Есть первоклассный коньяк! Нет, надо же! Встретить старого школьного приятеля, который только что приехал с фронта! По такому случаю необходимо выпить!

Гребер смотрел на него. Несколько лет Биндинг учился с ним в одном классе, но он почти забыл его. Только случайно слыхал, что Альфонс вступил в партию и кой-чего там достиг. Теперь он стоял перед ним, веселый, простосердечный.

– Пошли, Эрнст! – настаивал он. – Смелей!

Гребер покачал головой:

– У меня нет времени.

– Но, Эрнст! Выпьем по глоточку! На это у старых товарищей всегда найдется время!

Старые товарищи! Гребер смотрел на мундир. Биндинг высоко поднялся. Но, быть может, как раз поэтому поможет разыскать родителей, вдруг подумал он. Как раз потому, что он партийная шишка.

– Ладно, Альфонс, – сказал он. – На рюмку шнапса.

– Правильно, Эрнст. Пошли, тут недалеко.

Как выяснилось, жил Биндинг дальше, чем утверждал. В пригороде, в маленькой белой вилле, что мирная и невредимая располагалась в парке с высокими березами. На деревьях висели птичьи кормушки, где-то журчала вода.

Биндинг вошел в дом первым. В коридоре висели оленьи рога, кабаний череп и медвежья голова. Гребер удивился:

– Ты что, такой великий охотник, Альфонс?