Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Она останавливается на мгновение, чтобы чуточку унять буйное, мешающее говорить сердцебиение. И как бы из далекого уголка ее собственного сознания до нее вдруг доходит, что она ведь совсем не это собиралась говорить. Как всегда в трудный момент, она бессознательно закусывает верхнюю губу и собирается с мыслями. Рядом с собой она слышит подстегнутый собственной насмешкой безмятежный, почти веселый голос Балча:

— Эй, ребята! Учительница разговаривает с вами, а вы хоть бы что. Встали, черт побери, и стоите, как немые на свадьбе. Блесните же своим остроумием, чтобы я за вас не стыдился.

Шеренги расстроились, люди начали перешептываться, пересмеиваться. Макс, самый смелый из всех, подходит к столу, выгребает на середину уцелевшие от разгрома стаканы, аккуратно наливает левой рукой самогон. Из строя выходит Пащук, за ним Оконь с Прокопом. Все обступают полукругом Агнешку, тянутся к ней со стаканами, а Пащук жертвенно сует ей в руку, как совал майору, свой собственный, поскольку свободных нет, сам же хватает со стола недопитую бутылку.

— Что тут скажешь, милостивая пани? — И, примирительно улыбаясь, оскаливает свои искрошенные желтые зубы: — Учительница — это учительница, нам известно.

— Если она красивая да деликатная, так лучше нет! — И Макс, крутнув крючком, закрыл глаза и сделал основательный глоток.

— Впрочем, это дело бабье, не наше, — соглашается с Максом старый Коздронь, и все даже обернулись, ведь он такой неразговорчивый, да и редко бывает в соображении. — Нам-то до вас что? Вы нам не мешаете.

Юзек Оконь внезапно приседает и шлепает себя по колену.

— Бедняжка ты! — кричит он растроганно. — Деточка наша любимая, чтоб мне рая не видеть!

— Будет! — успокаивает их Балч. И Агнешке: — Слышите! Голос народа. Итак…

Он вопрошающе поднимает брови и, затаив насмешку в невинном взгляде, ждет, чтобы она выразила удовлетворение. Агнешка отводит глаза и перехватывает встревоженный стыдливый взгляд Семена. Ему она и передает стакан Пащука — до стола ей не дотянуться.

— Плохо, — говорит она еле слышно, — что я вам не мешаю. Я хочу вам мешать. Шла сейчас к вам и нашла на дороге брошенный плуг. Чей он? А на берегу вас ждут лодки. В домах вас ждут жены и дети. Ждут и плачут. Они вас боятся. Почему? Войны давно уже нет, зато весна все ближе. Кончайте вы это пьянство. Не пейте хотя бы здесь — это самое худшее. — Она махнула рукой в направлении темной комнаты по ту сторону свода. — Кончайте, а я вам за это…

Не хватило ей дыхания. Перед глазами качаются сверкающие стаканы, стопки, качаются, приближаясь и удаляясь, лица, самые разные — и молодые, и изборожденные морщинами, и тупые, и равнодушные, и язвительные, и высокомерные, и несколько вроде бы сочувственных… Ее собственные слова на миг куда-то ушли от нее, она не может схватить их, вернуть.

— …а я вам за это отдам все, — слышит она произнесенные мягко и вполголоса слова и повторяет их безвольно и покорно:

— …а я вам за это отдам все.

Секунда тишины, потом кто-то громко прыснул, не выдержали и другие; ужасный, чудовищный хохот, а еще, едва она повернула голову, как бы надеясь в душе на помощь, как сразу увидела его широко оскаленные зубы, но вот они снова сжаты и губы тоже сомкнуты. Однако спущенное с привязи буйное мужское веселье все нарастает — полукруг смыкается, сверкает и звенит стекло, иные обнялись, иные тянутся к ней, обступают вплотную, суют ей в рот стаканы, с пьяной назойливой фамильярностью все смелее трогают ее руками: любимая наша, любимая, лю… — вот тебе цирк и балет, цирк, цирк, цирк…

Но тут же, прямо перед ней, и светлые волосы Семена, у нее на плечах его руки. Он легонько подталкивает ее назад, тянет в сторону.

— Я вам письмо привез… — говорит он ей тихо и сует в карман юбки конверт, но Агнешка не слышит и не понимает его слов.

В этот миг Балч с маху ударяет Семена по руке, отталкивает.

— Стой! Молчать!

Агнешку опять отделяют от всех несколько шагов. Мужчины непонимающе смотрят на Балча, словно бы снова ждут от него неожиданной выходки. В его переменчивом беспокойном взгляде светится какая-то мысль, какое-то желание — вот оно созреет и заставит их либо напугаться, либо загоготать — они еще сами не знают. Он не пьян, озаряет вдруг Агнешку открытие, он болен.

Он распустил веревку, перехватил ее посередине и щелкнул в воздухе. Все отскочили к стене. Он опять хлестнул. Со стола, с буфета, звеня, дребезжа и разбиваясь об пол, посыпались бутылки, стаканы, консервные банки.