Юрий Антропов - Ивановский кряж

— Чуни? А кто их будет продавать? Их же сделать надо… Ну я на толкучке-то и подслушал рецепт клея. Чего уж он там клеил, этот мужик, не знаю. А только говорит другому, своему соседу. Мол, обычно делают клей из каучука. Разводят его авиационным бензином. А он не держит! И никто, говорит, не догадается, что надо спирт добавить… Тогда я и пошел к Манукяну, начальнику электролитного цеха, — Иван Игнатьевич подмигнул Агейкину правым глазом. — Так и так. Надо, мол, выписать спирт. «Сколько тебе?» — спрашивает. «Два литра», — говорю. А его ж надо-то там… — Иван Игнатьевич показал на ноготь мизинца. — У меня обида на него была, на Манукяна-то. Из-за дроссовой печи. Вот я и решил его хоть на спирте обмануть, — простодушно сознался он. — А Манукян-то хитрый, хитрый, а и дурак тоже. Поверил мне! — засмеялся Иван Игнатьевич. — Подмахнул накладную на два литра. Я и попивал его целый месяц. По стопочке после смены. Для разогрева. Весь месяц свою Анну дразнил. Денег ни копейки не дает, только на обед, а я выпивши! Пускай, думаю, считает, что у меня друзей много, угощают, значит.

Агейкин хмыкнул. Ивану Игнатьевичу показалось, что хмыкнул как-то нехорошо. Тогда он достал часы и, хотя время еще было, заторопился. Поднырнул под турникет, взялся за ручку двери и сказал вахтеру на прощание:

— А насчет чуней… Ежели здесь тебе слякотно, то иди в плавилку. Там исключительно сухо, суше не надо. Сразу подсохнешь. Ты же за все время даже не заглянул туда ни разу! Только и знаешь: «Папр-рашу пр-р-опуск…» Как попугай в клетке. А попугаю чуни не нужны.

Новость дошла до Ивана Игнатьевича к вечеру, перед самым концом смены. Ребята из электролитного, приходившие за чунями, обмолвились в разговоре, что плавильщикам сегодня будут вручать вымпел.

— Какой вымпел? — не понял он в первую минуту.

— Ну, что цех коммунистической культуры.

— Так надо же сначала присудить! Чтоб комиссия решила.

Рассматривая чуни, один из катодчиков, знавший Комракова еще по плавилке, сказал ему:

— Ты тут как в норе сидишь со своей резиной. Нашу многотиражку не читаешь, что ли?

— Многотиражку я не читал, — смутился Иван Игнатьевич. — Письма вчера писал детям. А что в ней было-то?

Катодчик обернулся уже с порога.

— Заметка про то, что плавилке вымпел присудили. А сегодня во Дворце культуры будут вручать его. Иди собирайся, — мягче добавил он, пристально поглядев в лицо Комракова. — Ты же, помнится, тоже в плавилке работал…

Иван Игнатьевич остолбенел.

«Этого быть не может!» — хотел он крикнуть вслед катодчикам, хотя толком не мог сказать себе в это мгновение, чего не может быть. Вначале Иван Игнатьевич подумал, что ребята его разыграли, но он уловил в глазах одного из катодчиков выражение сочувствия, вроде как тот пожалел человека, которого незаслуженно обошли, не сказали ему про большую общую радость, не пригласили на торжество. Значит, насчет вымпела и вручения — правда. А вот не может того быть, что его не пригласят. Как это без него?!

Быстрее, бегом в плавилку! Иван Игнатьевич ругнул себя как следует, что на этой неделе он и в цех-то к ребятам не заглядывал. Прямо как наваждение. Утром стал просыпать, не хуже молодого, еле-еле к восьми в подсобку поспевал, а вечером торопился домой, на ходу вспоминая, на чем он остановился вчера, какую последнюю фразу поставил в письме. Добрую половину ученической тетради занимали его письма Веньке и Марии — настоящие жизнеописания за последний месяц. Вот и проваландался, такую новость проворонил…

Плавилка, хотя и гудела, стреляла искрами из конверторов, словно бы притаилась в каком-то ожидании. Казалось, что и людей-то в цехе было гораздо меньше, чем обычно. Иван Игнатьевич торопливо, почти трусцой, прошел из конца в конец, посмотрел на новую шлаковозгонку, выглянул за ворота, для чего-то постояв на рельсах, ведущих к террикону, будто оттуда, вместе с лучами заходящего мартовского солнца, могли появиться те двое, кого он искал, — Малюгин и Парычев.

— Ты загляни в партком, — подсказал плавильщик вечерней смены, уже заступившей, когда узнал, что Комраков разыскивает начальство. — Может, там задержались. Хотя навряд ли. Сегодня такой день. Я бы и сам убежал, если бы не моя смена.

«Быть того не может, — опять хотел сказать Иван Игнатьевич, — чтобы ушли. Никогда так рано не уходили. Ну вручение. Ну Дворец культуры. Так ведь и здесь же еще есть дела. Или уже их нету, никаких дел?»

Шумно дыша, Иван Игнатьевич поднялся на второй этаж пристройки, где находились разные административные службы. Дверь парткома, куда он торкнулся, не унимая дыхания, была закрыта. Быстренько обойдя весь этаж, Иван Игнатьевич растерялся. И впрямь никого нет. Ни единой души! Непривычно тихо тут было.