Алекс Тарн - Шабатон [Журнальный вариант]

«Ах дед Наум, дед Наум… Никакой ты, оказывается, не дед, а я — не внук… — думал доктор Островски, шагая по улицам чужого французского города. — Не внук, а кто? Кто я, черт меня побери?»

Человек, назвавшийся дедом Наумом, притворившийся им, был на самом деле старше настоящего Игалева деда. По словам мсье Ромена Клиши, его отец, российский подданный Андрей Калищев, поступил в Миланский университет в 1912 году — значит, тогда ему было уже не меньше восемнадцати. Получается, что «дед Наум» родился не в 1897 году, как стояло в метрике Наума Григорьевича Островского, а минимум тремя годами раньше…

Занятый вычислениями, Игаль не заметил, как отошел на значительное расстояние от дома, из которого «вышел покурить», и теперь вряд ли сможет самостоятельно найти дорогу назад. Само собой, это не означало, что он «потерялся», как маленький мальчик в лесу, но доктор Островски предпочел сделать вид, что дело обстоит именно так. Ему, поддельному внуку, ужасно не хотелось снова оказаться рядом с Роменом Клиши, с настоящим сыном. Так суррогат стесняется соседства с оригинальным, действительно ценным продуктом.

«Кто я такой, черт меня побери? — этот вопрос дятлом стучал в голове доктора Островски, пока он бесцельно топтался на незнакомом углу двух незнакомых улиц незнакомого города незнакомой страны. — Кто я такой и куда мне теперь? Спросить дорогу у прохожих? Поймать такси в гостиницу?»

Так ничего и не решив, он шагнул вправо и тут же отшатнулся, наткнувшись на незаметно подошедшую пару.

— Пардон…

— Алкоголик! — возмущенно выпалила женщина и потянула своего спутника прочь, подальше от неприятностей.

Значение этого французского слова было ясно без перевода, что могло послужить ободряющим признаком того, что далеко не всё в мире одинаково чуждо и непонятно потерявшемуся человеку. А на противоположному углу очень кстати подмигивала красно-белая неоновая реклама хорошо знакомого пива, сваренного, как тут же вспомнилось Игалю, в бельгийском городе Левене, где доктор Островски, согласно легенде, должен был находиться в настоящий момент.

«Кабак… — подумал он. — Кабак, на котором сошлись все звезды, включая красно-белую спартаковско-левенскую „Стеллу Артуа“. Что ж, назвали алкоголиком — полезай в кружку…»

Бар был невелик и уютен: темные деревянные панели, старые фотографии на стенах, несколько столиков вдоль стены и стойка. Доктор Островски взял пинту пива и порцию виски.

— Виски без пива — деньги на ветер, — по-русски пояснил он молодому бармену, и тот, к удивлению Игаля, понял смысл сказанного, кивнул, улыбнулся и даже выговорил ответное «карашо».

Деньги-то — черт с ними, но вот свистящий между ушами ветер следовало унять как можно скорее. Одним махом прикончив первую пару, доктор Островски немедленно заказал вторую.

— Карашо! — одобрил бармен.

На третьем комплекте доктору Островски заметно полегчало. Теперь ему казалось, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. В конце концов, биологическое родство — не главное. Дед Наум был его дедом фактически, на всю катушку, заменив к тому же еще и отца. Не тот отец, кто мать обрюхатил, а тот, кто сына воспитал. В этом — суть. Этого никто не отнимет. Хотя… хотя кое-что мешает проглотить такую успокоительную логическую пилюлю. Обидно сознавать, что тебе всю дорогу врали. И еще обидней, когда врал именно тот, кому ты верил безоглядно, не подвергая сомнению ни единого слова. Когда даже привитая тебе любовь к красно-белым футболкам имеет на самом деле двойное дно, как шпионский чемодан: сверху, для вида, московский «Спартак», а в сердце, в тайнике — неведомый враждебный «Олимпик» из чужого города Лилль.

Принимая заказ на четвертый комплект, бармен изменил интонацию на вопросительную:

— Карашо?

Хорошо или нет, но ветер вернулся, причем со снегом — теперь в голове шумела настоящая пурга. Если уж вспомнились шпионы, то почему бы не предположить, что рассказанная Роменом Клиши история про Андрея Калищева — всего лишь легенда. Что дед Наум до войны работал здесь под прикрытием, как агент советской внешней разведки. Как этот… ну… не Ричард Третий, при чем тут вообще Ричард… — а, вот! — Рихард! Рихард Вагнер! Нет, тоже что-то не так… Мысли путались, пурга крутила снежные вихри, звезды Артуа мерцали в слепящей красно-белой круговерти, мешая доктору Островски выудить из памяти нужное имя. А! Вот! Рихард Зорге! Вот, работал под прикрытием, как Рихард Зорге, предотвращая империалистическую войну. Ездил туда-сюда, жил на два дома…