Алекс Тарн - Шабатон [Журнальный вариант]

Нина с улыбкой откинулась на спинку кресла.

— Ну ладно, не злись. Просто спросила. Слушай, а зачем ему метла?

— Метла?

— Ну, там сказано, что он уехал с метлой. Это такой русский обычай?

Доктор Островски пожал плечами.

— Да нет… Разве что, когда-то давно, еще при Иване Грозном, были так называемые опричники — царские «эскадроны смерти». Они-то как раз и ездили с метлой. Но на том обычай и кончился. Не стало Грозного — не стало и опричников. С тех пор метла — эксклюзивное оружие дворников и уборщиц. В общем, это место действительно непонятно…

В Савону приехали к семи вечера. Возле гостиничной стойки Игаль заикнулся было о двух раздельных номерах, но госпожа Брандт решительно отмела это предложение, квалифицировав его как непозволительное транжирство.

— Если ты боишься родной тети, — сказал она, — можешь спать на диване. Стыдно, профессор. Взрослый вроде бы человек, а ведешь себя, как подросток…

В итоге взяли одну комнату. После ужина, когда Игаль принимал душ, Нина вошла к нему в кабинку, и доктор Островски сразу забыл о своих твердых благих намерениях.

— Ну вот, — прошептала она ему на ухо несколько минут спустя. — Теперь можешь спать на диване. Если ты, конечно, действительно такой законченный дурак, каким кажешься…

Встреча с журналистом была назначена на следующее утро в портовом ресторанчике. Игаль и Нина пришли заранее, чтобы заодно и позавтракать, а потом просто сидели молча, зачарованные колеблющимся частоколом мачт рыбачьих баркасов и стремительными линиями пришвартованных рядом океанских яхт. Их собеседник оказался кругленьким лысеющим человечком из тех, кого называют «живчиками» — беспокойным и суетливым, как шарик в игральном автомате. Он вкатился в ресторан и остановился, по-птичьи вертя головой. Нина привстала и махнула ему рукой: сюда, мол, сюда.

— Паоло Лафронте, — представился шарик, с размаху бухнувшись в лузу кресла, и продолжил на весьма неплохом английском. — Вообще-то Лафронте — мой псевдоним. В честь Высоколобого, как вы, несомненно, поняли.

Тетя с племянником переглянулись.

— Высоколобого? — переспросил доктор Островски, напрягая память в поисках претендентов на это почетное звание и не находя там ничего, кроме ряда гипсовых бюстов в актовых залах покойной советской родины. — Вы имеете в виду Маркса? Энгельса? Ленина?

Журналист презрительно фыркнул:

— Конечно, нет, господин… э-э…

— Игаль. Просто Игаль.

— Конечно, нет, уважаемый Игаль. В мире есть лишь один истинно высоколобый философ, и его зовут Макс Штирнер. А перечисленные вами обманщики — всего лишь архиепископы жадных отвратительных церквей, которые переполнены идолами, фетишами и алтарями, мокрыми от крови человеческих жертв!

— Само собой, дорогой Паоло! — не моргнув глазом, подхватила госпожа Брандт. — Я сразу так и подумала. Меня зовут Нина. Нина Брандт, ведущая обозревательница главного ближневосточного телеканала, вице-президент Европейской ассоциации свободной журналистики и почетный член академии киноискусства под эгидой ЮНЕСКО. Вы не возражаете, если я включу камеру?

Шарик сделал попытку приосаниться, но лишь слегка качнулся с боку на бок.

— Нет проблем, — солидно проговорил он. — Вы записываете? Мне хотелось бы с самого начала подчеркнуть, что истинный инсуррекционизм одинаково направлен против фашистов, коммунистов, социалистов, консерваторов, либералов и всех видов государственного подавления. Мы — антагонисты любого порабощения, мы — борцы за свободу, в том числе и за освобождение животных, и даже если сейчас анархисты-инсуррекционисты стали политическими узниками фашистского государства, это не мешает им высоко держать голову и готовить мир к революции.

Завершив речь, Паоло перекатился в кресле и сделал знак официанту. Игаль и Нина снова переглянулись.

— Ты что-нибудь понимаешь? — вполголоса спросил он на иврите.

— Ни единого слова, — шепнула госпожа Брандт. — Но персонаж очень колоритен, а это главное…

— Слушай, а все эти твои титулы…

— Да ладно тебе, — отмахнулась она. — Не бери в голову. Он нам — высоколобого, мы ему — вице-президентов и почетных членов…

Тем временем журналист завершил свой заказ и жестом отпустил на свободу наемного работника общепита — как видно, в качестве пробного акта всемирного освобождения.

— Вы записываете? — он гневно уставился в объектив камеры. — Взгляните на эту бухту! В одном море — нищие рыбачьи лодки и роскошные посудины миллионеров. Вот она, настоящая трагедия! Ничего не изменится, пока люди не обнаружат истинную духовную красоту свободы, пока бедняки не научатся стыдиться своей бедности, а богачи — своего богатства!