Натали Азуле - Тит Беренику не любил

— Хорошо, что до наших замков не добрались, — сказал Жану маркиз, казавшийся нисколько не встревоженным. — Но что это с вами?

— Мне страшно.

— Да этот страх в вас прямо въелся! Какая скука.

— Увы, у меня не такой счастливый характер, как у вас.

— Мне надо кое-что сказать вам.

— Да?..

— Не здесь. Приходите вечером, после ужина, в Уединение.

— Не знаю…

— Приходите и все, — оборвал его маркиз.

И вот они сидят и глядят друг на друга. Над головой сияет лунный серп, и тени их почти равны, так что скрадывается семилетняя разница в возрасте. У маркиза, пожалуй, даже побольше. Исполинскими кажутся деревья, обступившие их. Жан задирает голову, но тотчас опускает — все кружится перед глазами. Маркиз его смятения не замечает и говорит:

— Я расскажу вам историю Дня окошка.

— Да я наизусть ее знаю. Вспомните: это первое, что рассказывают всем новичкам.

— Слышать-то вы слышали, да не так.

И, расхаживая по кругу, маркиз начинает рассказ.

— Мать Анжелику по-настоящему зовут Жаклиной. Она третья по старшинству из двадцати детей в семье. Отец и мать не слишком ее жаловали. Зато дедушка очень любил и, опасаясь за будущее внучки в лоне столь многочисленного семейства, определил в монастырь. В одиннадцать лет она стала послушницей, но жизнь в монастыре ей оказалась не по нраву. Слишком бойкой и… взбалмошной девочке.

— Как вы смеете!

— Это ее собственные слова. Она только и делала, что гуляла за стенами монастыря, читала романы и историю Древнего Рима. Ее перевели в аббатство Мобюиссон, и там ее взяла под покровительство Анжелика д’Эстре, сестра прекрасной Габриэль [33] Имеется в виду Габриэль д’Эстре (1573–1599) — фаворитка короля Генриха IV. . Потом Жаклину назначают аббатисой Пор-Рояля, но ей по-прежнему претит монастырская жизнь, и молится она не слишком усердно. Однако назад дороги нет, и она потихоньку слабеет, хиреет и чахнет. В шестнадцать лет ее отпускают на время домой, чтобы поправить здоровье, но там ее встречают холодно и с неприязнью. Она лежит в постели, а ее отец боится, что дочь уйдет из монастыря и пропадут большие деньги, его взнос за нее. Тогда он заставляет дочь повторно подписать обеты. Подходит к постели, берет ее руку, помогает поставить подпись. А у нее нет сил открыть глаза, она едва видит, что делает.

— Неправда, это ваши выдумки! И перестаньте называть ее Жаклиной!

— Жаклина возвращается в аббатство и впрягается в свое ярмо. Можно подумать, что теперь-то наконец она укрепилась в призвании, но ничуть не бывало! Через пять лет она пытается сбежать в Ла Рошель. Но ничего не получается — она опять заболевает. И происходит это в 1607 году. За два года до знаменитого Дня окошка.

— Ну и что?

— Не понимаете, к чему я клоню?

— Нет, — сухо отвечает Жан. — В 1608-м, пораженная проповедью бродячего монаха-францисканца, она окончательно обращается к Богу.

— А мне рассказывали об этой проповеди другое. Ну да ладно. 25 сентября 1609 года ее отец и мать направляются в аббатство. Их карета въезжает во двор в одиннадцать часов, когда все монахини в трапезной. Но с раннего утра всё на замке. Отец стучится в дверь, на стук выходит сама Жаклина. Она открывает окошко в двери и предлагает отцу зайти в маленькую комнату свиданий и поговорить с ней через решетку. Отец выходит из себя, распаляется все больше, но Жаклина стоит на своем. Родители честят ее неблагодарной, она убьет отца! Крик стоит на всю обитель, сбегаются всполошенные монахини. Отец набрасывается и на них, дескать, его оскорбляют. Жаклина прислоняется к окошку головой, чтобы не упасть в обморок. Родители уедут под вечер, в аббатство их так и не пустят. Вот и все, я закончил.

Маркиз садится, ждет ответа:

— Ну, что вы об этом думаете?

Жан ошарашен. Нечем дышать — вокруг ни ветерка. Теперь и он встает и принимается ходить по кругу, растерянный, угрюмый.

— Скажите же хоть что-нибудь!

— Все это гнусные выдумки. Сами знаете, таким вещам доверять нельзя. Особенно сейчас.

— Вы возмущаетесь только потому, что услышали это от меня. Будь на моем месте ваш кузен…

— Кузен бы никогда такого не сказал! Пошли обратно.

— Но это останется в тайне?

— Пойдемте!

Рассказ маркиза возбудил в Жане множество мыслей, которые он пытался скомкать и запихнуть на дно сознания. Но они все равно разбухали. Он молча взбежал по ста ступенькам, пока маркиз скакал где-то сзади. Правда ли, что мать-основательница построила свой монастырь на банальной личной боли? Но разве боль банальна? И не она ли — верная дорога к вере? При каждом его шаге в толще камня раздается потаенный гул, будто пучина яда задышала под слоем меда. Интересно, маркиз тоже слышит?