Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Чем же Екатерина приворожила его? Императрица к моменту их знакомства была толста, неповоротлива и страдала одышкой, к тому же она страшно пила. У Сапеги была молодая жена — урожденная Скавронская, горячая, вспыльчивая, капризная, отважная, и вроде бы он любил ее. Но стоило графу увидеть императрицу, как он терял самообладание.

А та была внимательна к графу, и не более того. Екатерина вежливо слушала его, но ее интерес сохранялся недолго — вскоре она прикрывала глаза и уплывала, уходила в свои мысли…

Все чаще думала Екатерина, что жизнь подходит к концу. Дни осыпались, как золотисто-багряные шуршащие листья, легко, невесомо и спокойно. Ее радовало, что после них с Петром останутся волшебные фонтаны, и каскады, и Самсон, побеждающий льва, и вечно будут катиться упругие волны залива к петергофским берегам.

Она не цеплялась за жизнь, не страдала подозрительностью, хотя Данилыч пытался вызвать ее гнев и мстительность рассказами о неких злоумышленниках, которые якобы хотели злокозненно умертвить матушку-царицу. Она отмахивалась, вспоминая, как метался, мучился, страдал Петр, постоянно боясь измены, предательства, ударов из-за угла…

Она не хотела крови, жестокостей, казней. И бояться, каждую секунду ждать измены она тоже не хотела.

В последние месяцы жизни Екатерину больше всего волновала судьба Елизаветы. Она не могла передать ей престол и мечтала, чтобы дочь оказалась как можно дальше от петербургских интриг. Екатерине хотелось, чтобы она вышла замуж во Францию; там имелась достойная партия — герцог Орлеанский. Екатерина даже дала согласие на переход Елизаветы в католичество, но все ее старания пошли прахом. Шпионы французского двора доносили своим хозяевам об излишествах, болезнях, слабостях русской императрицы. На ее долголетие никто не надеялся, а после ее смерти вполне вероятной казалась смена династии…

Никому не нужна была принцесса Елизавета, осколок уходящего рода Романовых…

В 1727 году императрица приняла участие в водоосвящении. Ее карету сопровождали кавалергарды. Командовал ими Ягужинский. «Шли до самой ердани, где оный корпус впервые вывез того корпуса штандарт…» — позже писал в своих «Записках» В.А.Нащокин.

Екатерина смотрела на лед цвета стали, на перламутровое небо и думала, что видит все это в последний раз. Она чувствовала, что смерть подошла совсем близко; у нее не было ни сил, ни желания убегать от нее… И думала, что, когда умрет, будет смута в государстве, и ее правление покажется раем.

Это и в самом деле был ее последний выход. Вскоре начали опухать ноги, она вовсе перестала ходить, но и лежать тоже не могла — стоило лечь, как сразу переставало хватать воздуха; потому спала полусидя, как когда-то Петр…

Меншиков подкупил всех прислужников и держал ее в настоящем плену. Его желаниям никто не смел перечить. А главным желанием было выдать свою дочь Марию за великого князя Петра Алексеевича, наследника русской короны, и так возвести ее на престол, а самому сделаться государевым тестем.

На высоких подушках под нарядным шелковым балдахином умирала первая русская императрица. Ее седые, не крашенные во время болезни, густые волосы были распущены. И графу Сапеге казалось, что они шевелятся от ее лихорадочного дыхания, точно легкие птичьи перья. Лицо государыни словно усыхало от жара, странный свет озарял его изнутри.

Незадолго до смерти ей приснился сон, что она сидит за столом, окруженная придворными. Вдруг появляется тень Петра в одежде римлянина и манит, манит ее. Она уходит за ним, и он уносит ее на небо, за облака. И оттуда она видит внизу, на земле, своих детей, окруженных разными особами, знакомыми и чужими…

Она почти не разговаривала, задумчиво глядела на белый камин с плутоватыми амурами в углу опочивальни, на белую лепную гирлянду на стенах, на светильник, присланный к ее коронации из Сольвычегодска…

В опочивальне было тихо. Дворец замер. Екатерине казалось, что все ждут избавления от нее, никому уже не нужной…

Граф Сапега не отходил от нее, но она вовсе его не замечала. Звуки голосов ее раздражали, отвлекали от мыслей, от внутреннего покаяния перед миром, перед мужем, перед Господом… В иные моменты она металась на ложе, точно искала кого-то, водила рукой, сжимая и разжимая пальцы. Губы беззвучно шевелились, но слов разобрать было нельзя.

Когда ее душил кашель и она захлебывалась мокротой, граф Сапега легко поднимал ее, теперь легкое, как у ребенка, тело и держал на весу, чтобы она могла вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Он спорил с врачами, доказывал, что натопленная опочивальня, пропитанная запахами тлеющей мяты и тмина, высасывает последние силы императрицы, и то и дело распахивал окна.