Дочь выросла непокорной, мрачной, упрямой. И отчаянно-вспыльчивой, как отец. Один раз она чуть не заколола молодого Апраксина шпагой, когда он осмелился коснуться ее стана… Не желала Анна выходить замуж за герцога Голштинского, в ногах валялась у Петра, потом искала заступничества у матери. Но Екатерина отказалась слушать ее… Анна заявила тогда, что мать переступает через ее жизнь, убирает ее, как помеху на пути к престолу. И губы сжала жестко, в щель, как это непроизвольно делала сама Екатерина, когда собирала волю в кулак.
Екатерина не оскорбилась, она вдруг поняла, что и вправду не любит Анну. После казни Монса дочь перестала с ней разговаривать, во время обязательных приемов не становилась рядом и избегала смотреть в глаза. Похоже, она презирала мать со всей беспощадностью молодости…
Да и царевич Петр Алексеевич смотрел волчонком, хотя Екатерина была с ним ласкова. Она жалела его мать, знала, как измывался над ней Алексей, как бил ее смертным боем, когда она была в тягостях. Но мальчика окружали зловредные советчики, с малых лет вливавшие в его уши яд всякого вранья, — ох, как они проклинали Екатерину. Да и жива была его родная бабка Евдокия Лопухина, заточенная в монастыре. После казни Монса Екатерина все чаще думала о несчастной Евдокии и ее любовнике Глебове, убитом по приказу Петра.
Екатерина ждала, что Петр прикажет вынуть написанное им втайне новое завещание, но император точно не слышал осторожных вопросов сановников и закрывал выпуклые багровые глаза, когда к нему почтительно наклонялся Толстой, когда перед ним полчаса стоял на коленях Бутурлин.
В последнюю ночь его жизни она ушла к себе странно успокоенная. Петр уже ничего не мог ни сказать, ни сделать. Только начертал: «Оставить все…» — а после рука ослабла; так и осталось неизвестным, кого он хотел назвать наследником. Он даже не смог покаяться, хотя жадно, с детской верой в застывших глазах смотрел на архиепископа Новгородского, своего духовника, точно надеясь на Божье милосердие, вымаливая искупление и понимание…
Соборовали его после глухой исповеди…
После соборования Екатерина встретилась с самыми верными и хитрыми слугами умирающего императора, те спасали не ее — прежде всего себя самих; потому все было обговорено легко, без проволочек — их интересы совпадали. Затем она вернулась к мужу и много часов просидела подле огромного распростертого на ложе тела…
Император уже никого не узнавал. Она взяла его горячую руку, и вдруг ей почудилось, что кровь быстрее побежала по его жилам… А потом она почувствовала, как он отходит, как холодеют его пальцы, и поняла, что жизнь его закончилась…
28 января 1725 года Екатерину объявили императрицей.
Пока старая знать решала, кому быть на престоле, на площади перед дворцом выстроились два гвардейских полка. Под барабанный бой в Зимний дворец вошли их командиры — Меншиков и Бутурлин.
Репнин, президент военной коллегии, попробовал возмутиться, но Бутурлин заявил, что такова воля императрицы. Апраксин предложил принести присягу Екатерине. Последний ропот был подавлен Меншиковым, который ввел в зал вооруженных офицеров.
Екатерина I выступила с манифестом: «Я посвящу дни мои трудным заботам о государстве… Если великий князь Петр Алексеевич будет пользоваться моими советами, то, может быть, буду иметь в моем печальном вдовстве то утешение, что приготовлю вам императора, достойного по крови и имени того, которого вы только что лишились…»
31 января был издан манифест о присяге новой правительнице.
Сорок дней, с 13 февраля по 8 марта, в дворцовой зале прощались с императором. Сорок дней оплакивала Петра Екатерина, она почти не отходила от тела, в котором уже не было его души. Сорок дней дежурили при гробе сенаторы и генералы. Потом Петра перенесли вместе с умершей маленькой дочерью Натальей в деревянную церковь Петропавловского собора. Феофан Прокопович произнес пламенную речь:
«Какову он Россию сделал, такой и будет. Сделал врагам страшною — страшной и будет. Сделал на весь мир славною — славной и будет. Быти не перестанет…»
Первым приказом императрица вернула всех сосланных по делу Монса, а потом и сторонников первой жены Петра — Евдокии Лопухиной. Было выдано жалованье армии и присвоены новые чины офицерам. Должникам простили долги…
При том в манифесте было заявлено: «Мы желаем все дела, зачатые трудами императора, с Божьей помощью завершить…» Однако уже 16 февраля посол Ле Форт писал, что «трон колеблется». Он же отметил раздражение многих наглостью голштинцев, которые хвастались, что именно они посадили царицу на престол; дошло до того, что во время похорон они оттолкнули подальше от гроба великого князя Петра Алексеевича.
Читать дальше