Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Она втайне гордилась тем, что ее молодой друг не оказался трусом. Он шел на казнь мужественно, даже улыбался. Помахал рукой принцессам, которые смотрели на него из окна. Анна плакала, хотя с детства мать не видела у нее слезинки.

Екатерине передали, что Монс подарил палачу свой золотой медальон, вынув из него миниатюру с ее портретом. Потом поцеловал портрет и спрятал на сердце. И попросил срубить голову с одного удара. Она так и не смогла дознаться, к кому же потом попал ее портрет.

Вечером после его казни у дочерей был урок танцев. Она пришла с оцепеневшей улыбкой, и даже танцевала, видя перед собой бескрайнюю белую пустыню. Но никакие румяна не могли скрыть ее землистой бледности, и время от времени она коротко вздыхала, пытаясь поймать глоток чистого воздуха.

Петр вдруг заторопился с обручением Анны с герцогом Голштинским, начал переговоры с французским двором о замужестве Елизаветы. Екатерины при этом он словно не замечал и ни в чем с ней не советовался. Все вечера он проводил у Марии Кантемир, и фрейлины громко шептались, что, как только дочери выйдут замуж, император разведется с неверной женой и у них будет новая повелительница, из королевского рода, молодая и образованная…

Отношение людей ее не оскорбляло, а безмерно удивляло. Она раньше думала, что ее любят хотя бы те придворные, за которых она так заступалась, любят не жену императора, а ее саму — Екатерину, никому не делавшую зла. Веселую, щедрую, приятную мужчинам, милостивую к женским слабостям. А оказалось, что верных друзей и подруг у нее нет. Никого.

Апраксин брезгливо морщился при виде ее. Дивьер почти не кланялся. Один Толстой целовал ручку наедине, озираясь, и шептал, что он уговорил, убедил, умолил императора не разводиться. Граф поднимал брови, отчего высокий лоб собирался в складки, и рассматривал ее лицо, точно прикидывал, а не ошибся ли он, сохраняя ей верность?!

Об иностранцах и говорить не приходилось. Бассевич, такой галантный прежде, боялся даже стоять рядом, он напоминал ей перепуганную курицу…

Все оказалось ложью, вся ее предыдущая счастливая жизнь…

Екатерина ни на кого не гневалась. Она уже никого не боялась. Страхом можно переболеть, как и страданием. Никто больше не был властен над ней, даже он, Петруша…

Историки выдвинули немало версий. Не отказывались рассматривать любые сплетни и слухи, изучали протоколы врачей и мемуары. Обсуждалось при этом три вопроса.

Своей ли смертью умер император?

Могли ли спасти его врачи?

Кому была выгодна его смерть?

По одной версии, Петра отравили во имя английской политики, потому что он склонялся к союзу с Францией.

По другой — царя никто не травил, но императрица не дала вовремя сделать ему операцию…

Наконец, ряд историков считает, что Екатерина ускорила его смерть, что она плела заговор, желая захватить власть в стране.

Екатерина не смирилась. Даже там, возле трупа, рядом с эшафотом. Ее выдержка пугала Петра. Ему рассказывали о волшебных перстнях Монса. Красавчик носил четыре перстня: золотой, приносящий мудрость; оловянный, чтобы притягивал золото и серебро; железный, для победы над врагом; медный, привораживающий женскую любовь. При дворе поговаривали, что Монс обладает колдовской силой. Вспоминая все это, император усмехался: уж не перешла ли эта сила Екатерине?

Петр не жалел, что написал на приговоре: «Быть посему», что жестокосердно наказал всех дружков и приспешников молодчика, что отодрали батогами юного пажа Соловово и сдали в солдаты, чтоб отвык записочки таскать…

«Господи, ну почему ты отнял у меня сынов?!» — думал Петр. Когда год назад родился и вскоре умер последний сын, снова Петруша, он разуверился во всем. Душа окаменела от боли. И похороны младенчика отметил чудовищными возлияниями.

Затем пошли косяком болезни. Дни тянулись тяжелой безрадостной чередой. Он не позволял себе расслабиться, но ему все страшнее было оставаться одному в опочивальне ночью. Ему мешали воспоминания — непрошеные и безотвязные… То он вдруг вспоминал, как носил свою Катеньку на руках, то историю с негорючим платком, который хитрые греческие монахи продали Катеньке как святыню. Она отдала большие деньги, чтобы порадовать мужа редкостью для Кунсткамеры, а Петр показал ей кудель с Урала, негорючую, там давно были известны каменные кружева… То вспоминал, как она придумывала, чем бы его потешить, когда он болел и не мог видеть еды. Однажды сама сделала чернику с медом и орехами. Повар Фельтон надувался от обиды, но тут же заулыбался, тряхнув богатым париком, когда Катенька, незаметно подмигнув мужу, сказала, что оное блюдо придумал сам великий кухмейстер, она же — только поднесла его императору. С каждой проглоченной ложкой в Петра вливались силы, возвращались оборванные болезнью мысли…