Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Тонкие губы светлейшего почти не шевелились, но его слова точно набатом прогремели в ее душе. Она бросила на окружающих отчаянный взгляд…

Никто ничего не понял, не заметил.

Все чаще заслонялась она от тоски воспоминаниями о муже. Она вспоминала Гданьск, где была с ним особенно счастлива. И тот солнечный душистый день, и молодую улыбку мужа, и его могучие руки, подхватившие ее бережно и крепко, и его глаза — умные, лукаво сверкавшие, в которых она тонула…

Меншиков пригласил ее прогуляться на яхте по Неве и прямо на борту вручил ей орден Белого Орла, присланный польским королем. Он тщательно продумывал ее развлечения — плавал с ней на лодках, посещал Кронштадт в сопровождении гребного флота. В августе по просьбе-приказанию Данилыча она отправилась по случаю праздника святого Александра Невского на богослужение в лавру, хотя чувствовала себя совершенно больной, камер-фрау даже не могли надеть ей на ноги парижские туфли, выписанные по специальному заказу.

Екатерина стояла, поглядывая холодно, отрешенно на красавца Левенвольде, холеного, нарядного, в длинном завитом парике. На секунду он показался ей похожим на пастушка с вазы, присланной французским королем. В молодости такие холеные красавцы не обращали внимания на хорошенькую, но бедную воспитанницу пастора Глюка, а теперь не сводили преданного, обожающего взора с отяжелевшего, отечного, малоподвижного лица первой русской императрицы.

Она стояла на богослужении точно на гвоздях, пошатываясь от боли; больше всего ей хотелось побыстрее вернуться к себе и затвориться в опочивальне. Но пришлось ехать во дворец к Меншикову, улыбаться придворным, собственноручно надеть красную ленту ордена Святого Александра Невского коленопреклоненному послу Ле Форту.

Этого посла императрица втайне опасалась — казалось, что он видит ее насквозь. Она старалась выглядеть перед ним умнее и интереснее, поэтому бормотала глупости, от которых раздражалась вдвойне, злилась и на него, и на себя. Ле Форт редко улыбался, не посещал пирушек Меншикова, не пытался, в отличие от других послов, с ней беседовать конфиденциально. Он как будто рассматривал всех сквозь увеличительное стекло и говорил при этом, внезапно обрывая фразы…

Екатерина мрачно смотрела на золотой крест ордена, на золотых двуглавых орлов под императорской короной, на Александра Невского в красной с синим одежде на белом коне и думала, что нарушила волю мужа, который мечтал этим орденом награждать лишь военных за подвиги на поле брани. На свадьбе дочери императрица щедро раздавала этот орден с алмазной звездой прибывающим гостям. Гостям, ничего не сделавшим полезного для Отечества.

Позднее из окон дворца Меншикова она наблюдала фейерверк над Невой — разноцветный, долгий, но разве мог он сравниться с теми, что собственноручно устраивал император!

Петр часто делал огненные потехи, но лучше всего был фейерверк, который он устроил по случаю ее коронации. В небе отпечатались лента и девиз ордена Святой Екатерины — ее ордена. А потом жертвенник из бриллиантовых огней с двумя пылающими рубиновыми сердцами. На одном из них изумрудным цветом было выведено латинское «Р», на другом — «С». Сердца сливались в одно, и появлялась надпись: «Из двух едино сочиняю…»

Воспоминания о муже терзали ее душу постоянно; она пыталась уйти от них, устраивала пиры, чтобы с помощью вина ощутить спасительное головокружение, чтобы не презирать себя за поддакивание Меншикову, за очередного фаворита в постели…

Екатерина не обольщалась любовниками, знала их продажность, не стыдилась своего постаревшего тела, ведь платила она за их ласки очень дорого. Но радости от любовных игр не испытывала, только забвение.

Последнее время в покои императрицы зачастил молодой граф Сапега. Граф был по-настоящему образован, объездил много стран, любил многих дам. Он был легкомыслен, дамы пленялись не только его внешностью, но и славой дуэлянта. Иногда Сапега напоминал Екатерине мужа: он был высок, как покойный император, и силен — однажды, оскорбившись на Левенвольде, схватил красавчика и выбросил в окно со второго этажа, а потом отер руки платочком, пахнущим пряно и заманчиво. Как бы то ни было, она оставалась к графу холодна.

Сначала в Сапеге взыграло самолюбие сердцееда, а потом он влюбился по-настоящему: переживал ее нездоровье, уговаривал не пить вина, придумывал для нее увеселения. Графа точно магнитом тянуло к Екатерине, которая была старше его на пятнадцать лет. Сапега безумно ревновал ее; его синие глаза темнели от еле сдерживаемого гнева, когда она выслушивала наглые шутки Дивьера, когда лениво внимала воркованию Левенвольде. Черные, почти сросшиеся брови Сапеги сводило судорогой, он встряхивал длинными светлыми волосами, похожими на напудренный парик, и кусал губы под черными усиками.