Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Екатерина сама не заметила, как затеяла с камергером странную игру: посылала ему многозначительные взгляды, задумчиво вздыхала, проявляла чрезмерное внимание к его делам. И тут же могла резко одернуть, принять грозный вид повелительницы, чтобы полюбоваться его смущением, неловкостью, растерянностью. Она говорила с Монсом низким бархатным голосом, а он багровел, переминался с ноги на ногу и бешено комкал платок.

У Монса были необыкновенно прозрачные глаза, как вода в бегущем ручье, детские, открытые, но по ним никогда она не могла прочесть его мысли. Взгляд камергера ускользал, дробился от света, и это ее часто раздражало, вызывало иногда растерянность, сомнение в себе, своей женской силе и власти…

Екатерина играла с ним, как с мышонком, эта игра ее возбуждала, и она, входя в залы, тут же выискивала взглядом его низко склоненную голову в аккуратном блестящем парике. Тотчас кровь начинала быстрее бежать по жилам императрицы, настроение улучшалось, она улыбалась, и милости ее сыпались горстями кому попало.

Придворные наблюдали за всем этим с нарастающим удивлением.

А ночью, мучаясь бессонницей, она, лежа в широкой холодной постели под балдахином, вспоминала светлые волоски на загорелой крепкой руке Монса, его худощавую фигуру, его летящий шаг. Иногда ей до боли в сердце хотелось, чтобы он забыл почтительность, сжал ее в объятьях. Ей так хотелось тепла, хотелось любви, которой уже не получала от мужа…

Петр не собирался с ней расставаться, несмотря на попытки господаря Кантемира развести их и усадить на трон Марию, девицу образованную и высокомерную. Муж по-прежнему заботился о ней: продумывал маршруты ее поездок, часто дарил подарки, выписывал из-за границы все, о чем она просила. С недавней пьяной «кумпанией» — о чем Екатерина давно мечтала — он почти не общался…

Когда-то давно Петр поднял кубок, чтобы вся их «кумпания» оставалась такой же спаянной, как браслет на руке Алексашки. По одной версии, этот древний браслет из одиннадцати толстых бляшек, скрепленных кольцами, достался Меншикову в дар от жителей Курляндии, по другой — он его просто где-то прикарманил.

А как начали впадать в опалу соратники, как полетели головы Кикина, Гагарина, все чаще с бешенством поглядывал государь на руку Меншикова — особливо же после приговора Шафирову. А императрица считала, кто остался в живых из давней «кумпании». Выходило, что остался последний — Алексашка…

И наконец наступила ночь, когда Петр захохотал, сорвал, поднатужившись с руки пьяного Меншикова проклятый браслет, поднес близко к выпуклым, в красных прожилках, потускневшим глазам и пробежал по бляшкам пальцами, точно считая про себя. И поймал ее взгляд. Они долго смотрели друг на друга, понимая без слов, потом его губы жалко дрогнули под густыми, чуть поседевшими усами. Он покачал головой, сморщился. Екатерина потянула его за рукав; она испытывала к нему в этот момент щемящую жалость.

— Поедем домой, батюшка, пора отдохнуть…

Император подчинился ей как ребенок, сел в лодку, сгорбился, накрылся плащом. А на середине Невы-реки, утренне-серой, замершей, вдруг встал во весь огромный рост, выпрямился и сказал, почти прошептал с тоской безнадежности:

— Все, Катеринушка, доигрался до донышка…

Она не поняла его, тогда он размахнулся и швырнул проклятый браслет в реку, а потом долго всматривался в равнодушную молчаливую воду, точно ждал какого-то знака…

Во время допроса 14 июля 1718 года арестованного за клевету голландского резидента в Петербурге де Бово ему был задан вопрос:

— На каком основании мог ты передавать, как будто ведутся переговоры о браке между царевной, дочерью Его величества и герцогом Голштинским, причем будто бы царица настаивала на этом браке перед царем, имея в виду приготовить себе убежище на случай необходимости, как о том выражено в письме.

Ответ был откровенен:

— Мне казалось правдоподобным, что Ее величество царица не будет противиться браку Ее высочества царевны Анны с герцогом Голштинским, и сознаюсь еще раз, имел слабость опасаться того случая, что царевичу Алексею удастся выполнить свои пагубные намерения или же, чего Боже сохрани, внезапно бы скончался Его величество император Петр.

Уже в 1718 году многим было ясно, как шатко положение императрицы, как сплоченно ведут себя ее враги. Неудивительно, что неглупая женщина стала обеспечивать себе будущую безопасность и финансовую независимость.