Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Начало темнеть, я писала не глядя, но нельзя же было перебивать эту удивительную женщину, говорившую даже без наводящих вопросов так откровенно и ясно.

— Тогда Вася начал сильно пить, до позора… А сейчас я расскажу об одной истории, не очень достоверной. Мне он не писал, стороной слухи дошли. Услышала я, что Вася где-то в Подмосковье возле какой-то часовни подобрал девушку и увез ее в Москву. Потом женился на ней, стал учить петь. Халтурой занимался, книги продавал. Только картины по завещанию отца бесплатно отдал в Пушкинский музей: и Рембрандта, и Ван-Дейка. А любимый в семье небольшой настольный портрет Прасковьи Ивановны подарил в Останкино. Вскоре его певчая птица оперилась и вспорхнула, не крепостная… Укатила в Сибирь. Зачем ей было видеть день за днем рядом пьяницу из бывших?! Романтическая история, но очень на Васю похожая…

Она усмехнулась уголками губ.

— Все в нашей семье относились к Прасковье Ивановне с величайшим почтением. Дед не разрешал ее называть Парашей. И еще я помню, что в Фонтанном доме стоял складень на аналое. Изображение Прасковьи Ивановны в гробу, в центре. А на створках — два ее портрета. Один в чепце, с миниатюрой на груди, другой — последний, перед родами, в полосатом платье, с такой горькой складкой возле губ. Копии с картин Аргунова, по приказу прапрадеда сделаны. Раскрывали складень лишь по великим праздникам. И детей проводили мимо. А кто из младшего поколения проказил — лишался этой чести, и обычно «грешник» горько плакал… Я жила в этом доме до самой революции…

Помолчали. Она отдыхала, а я боялась шевельнуться, чтобы не отвлечь ее внимания.

— Однажды Вася приехал ко мне, а сам весь трясется. Вычитал в бумагах отца, что сын Прасковьи Ивановны, Дмитрий, старых дворовых повыгонял из Останкина куда глаза глядят, а дома посдавали внаем. Не случайно, говорил Вася, Господь дважды его покарал, жестокосердие даром не проходит.

— А в чем заключалась кара? — изумилась я.

— Первый раз Дмитрий Шереметев женился на своей кузине Анне Шереметевой. И вскоре влез в долги, разрушил в Фонтанном доме заветные комнаты матери, продал в императорскую оперу ее костюмы. Но счастья это ему не принесло. Родив сына Сергея, моего деда, Анна Шереметева внезапно умерла. — Ксения Александровна пожала плечами. — Говорили, что родная сестра ее, княгиня Голицына, прислала ей с бродячим монахом корзинку отравленных вишен. Она много лет была влюблена в графа Дмитрия, навязывалась до неприличия, но он ее избегал. Боялся таких энергичных дам. Анна к вечеру после угощения скончалась, почернела вся, а монах исчез.

— И никого не привлекли к судебной ответственности?

— Дмитрий не хотел позорить род. Да и доказательств не было. Монах исчез, как нечистая сила… — Она помолчала и добавила: — Несбывшиеся мечты всегда отличали нашу семью. Наследие Прасковьи Ивановны. А потом Дмитрий неожиданно женился на парвеню, дочке нашего управляющего Мельникова. Тот был учеником Ломакина, знал церковные распевы, дочка его пела в хоре. Она потребовала после рождения своего сына Алексея изменить завещание в его пользу, чтобы лишить состояния старшего сына, моего деда. Но камердинер барина перехватил ее переписку с любовником, каким-то офицериком, и доложил Дмитрию Николаевичу. Ее все слуги не выносили, уж очень она над ними куражилась. Граф был потрясен, с ним даже случился удар. Видно, он очень любил эту негодницу, хотя разве можно было ожидать от нее истинного благородства… Прошло немного времени, и Дмитрий умер от разрыва сердца, не подписав нового завещания, но она все же получила, как вдова, большую часть состояния. И с тех пор наша старшая ветвь оказалась много беднее… Вася считал, что две кары обрушились на графа Дмитрия заслуженно, потому что, мол, род наш великий тысячам крепостных жизнь поломал. За то, говорил он, до седьмого колена грехи нас давить будут… А я с ним тогда не согласилась. Я напомнила ему о портрете матушки, написанном Богдановым-Бельским. Художник долго жил у нас в Воронове, имел от семьи стипендию, дед представил его ко двору. — Она полузакрыла глаза, точно мысленно снова увидела этот портрет. — Матушка была изображена в белом костюме с красным зонтиком. А в семнадцатом году наши мужики портрет порубили топорами… и усадьбу сожгли. Хотя матушка так с ними возилась: и больницу построила, и библиотеку открыла, и стипендии учредила для самых способных.

Ксения Александровна усмехнулась, и я только теперь обратила внимание, что левая половина лица у нее малоподвижна, а рот кривится вправо.