Леон Баттиста Альберти - Книги о семье

Время раннее, и Риччардо, который накануне лег очень поздно и устал после поездки, еще не встал [308] Cp. ibid., Ill 37–48 и, в частности, 45 ss. . Поэтому Джанноццо, прибывший из дворца венецианских ректоров и собирающийся туда снова, чтобы выступить в пользу своего «доброго и достойного» друга [309] Ibid., Ill 3750. , принимает приглашение Лионардо остаться. Устроив его, последний начинает с Джанноццо разговор, предметом которого скоро становится управление, как хозяйственное, так и нравственное, семьей и домом. Что до Баттисты и Карло, присутствие которых необходимо с точки зрения педагогического содержания диалога, то они снова остаются молчаливыми и почтительными свидетелями беседы и образуют, как и в книгах I и IV, заранее предназначенную для нее аудиторию.

Пожилой возраст Джанноццо [310] Джанноццо родился в 1357 г., то есть ему было тогда 64 года. Ibid., в III 49, он называет себя «vecchiacciuolo». Согласно F. С. Pellegrini, «Brevi cenni biografici…», cit., p. LXXXIV, он умер в 1446 г. и его богатый опыт, который делает из него эксперта по этому предмету, знатока, подобного Исхомаху, персонажу диалога Ксенофонта «О хозяйстве», – название, сознательно используемое и Альберти – заведомо дают ему право толковать об этом со знанием дела, или по крайней мере высказывать свое мнение, не опасаясь строгой критики. Как у Ксенофонта, где сам Сократ почти полностью уступает слово Исхомаху [311] Ср. Pierre Chantraine, «Notice», dans Xenophon, Economique, Texte Otabli et traduit par Р. C., Paris, Les Belles Lettres, 1993 3 , p. 5—30: 9. , так mutatis mutandis и у Цицерона, где каждому персонажу доверена часть изложения, в которой он считается знатоком, мы имеем дело с речью, порученной действующему лицу, обладающему необходимыми качествами. Как мы увидим далее, у Альберти несколько иной случай. Но бесспорно, что авторитет Джанноццо превозносится как минимум в плоскости «технического», конкретного или эмпирического знания. Формально признаваемый Лионардо, он выглядит неоспоримым особенно в первом из двух актов, из которых, наподобие книг I и II De familia, состоит Economicus.

Значительно более длинный, чем другие, пятый акт завершается, когда Адовардо присоединяется к группе из четырех названных выше персонажей, и Джанноццо с Лионардо встают, чтобы его приветствовать; при этом беседа прерывается. Баттиста и Карло пользуются этой паузой, чтобы подняться в комнату Лоренцо, но стоящий около него слуга получил приказание никого туда не пускать. Вернувшись назад, они вместе с Джанноццо и Лионардо узнают, что Риччардо ведет с Лоренцо разговор об общих делах, после того как они рассмотрели за несколько часов «секретные записи и заметки» ( scritture е commentarii secreti) [312] Ibid., 3112–3113. семьи. Утратив, таким образом, всякую надежду повидать Риччардо в это утро, Джанноццо может принять участие в беседе в следующем акте, шестом и самом кратком в книгах De familia, причем на сцене одновременно находятся пять действующих лиц, трое из которых активно участвуют в диалоге.

«Благородство» предмета предшествовавших дискуссий ( cose […] molto nobilissime) , их полезность и оригинальность ( coseutili; sentenze […] elegantissime е maturissime, innumerabili, inaudite) явно выступают в первых репликах нового акта, с помощью которых собеседники демонстрируют взаимную сердечность и расположение, нисколько не уступающие urbanitas самых изысканных цицероновских персонажей [313] Cp. ibid., 3137–3215. Предыдущие отрывки, ibid., соответственно 3141–3142, 3176 et 3147–3148. . Реальное возобновление диалога начинается благодаря высказанному Адовардо желанию сопоставить свое мнение с мнением Джанноццо [314] Ср. ibid., 3192–3194: «Е arei io саго […] riconoscere se l’opinione mia fusse simile al giudicio vostro», следует отметить намеренное употребление понятий, значение и, так сказать, удельный вес которых разнятся (opinione mia vs. giudicio vostro) – что характеризует один из аспектов изысканной взаимной любезности персонажей. . Вскоре оказывается, что их позиции по существенным пунктам противоположны или дополняют друг друга – так обсуждение продолжается в духе уточнения ранее высказанных положений и предвосхищения новых тем, которые станут сюжетом книги IV.

Когда после перерыва, разделяющего третью и четвертую книгу, сцена снова заполняется действующими лицами, мы понимаем, что прошло немало времени и день близится к концу. Ситуация во многих отношениях похожа на ту, которую Альберти изобразит примерно через двадцать пять лет в диалоге Cena familiaris. Как и там, семейство соединилось за вечерней трапезой, которая близится к завершению [315] Ср. ibid., IV 2820–2834. . Обстановка еще более непринужденная, в частности, благодаря приходу и речам старого слуги Буто, которого закулисный рассказчик представляет нам как «забавника и острослова» [316] De familia, IV 23–24. . В этом смысле действие разворачивается так, как будто бы сотрапезники по молчаливому соглашению решили временно не упоминать о поводе, заставившем всех их собраться, а именно, о все ухудшающемся состоянии здоровья Лоренцо, о котором рассказчик, правда, напоминает в первых строчках этой книги [317] Ср. ibid., 3–5: «nostro padre […] iacea infermo e grave». .