Леон Баттиста Альберти - Книги о семье

Наступает перерыв, во время которого Баттиста по приглашению Лионардо отправляется к отцу, и тот высказывает одобрение по поводу беседы, разворачивающейся в комнате по соседству, и рекомендует Баттисте следовать наставлениям Лионардо [295] Cf. ibid., 1622–1630. . Затем, несмотря на поздний час [296] Cf. ibid., 1641 ss. , возобновляется речь последнего, которая продолжается без пауз до конца книги. В этом четвертом акте диалог переходит в монолог, и сам Баттиста теперь отказывается перебивать Лионардо. Уже ощутимое во второй части предыдущего акта драматическое упрощение книги II достигает здесь своего максимума, предела, что объясняется педагогическими задачами, но достигается только благодаря внутренней динамике книг De familiar их миметической силе, без нарушения из главных правил, в рамках вполне диалогической формы.

Более или менее исчерпав первый пункт своей речи, касавшийся способов и средств, обеспечивающих семье многочисленность членов, Лионардо продолжает рассуждения и возобновляет критику праздности, начатую в книге I, с новой точки зрения, в плане исследования и определения видов деятельности, наиболее полезных и подходящих для обогащения [297] Cf. ibid., 1674–2040. .

Типично гуманистическая «теория упражнений», которую он излагает в этой связи, является оригинальным дополнением и разработкой развиваемой в книге I идеи о знаках и приметах, позволяющих отцам оценить способности детей. И та, и другая явно вытекают из убеждения об отсутствии каких-либо внешних по отношению к индивиду (и его социальной группе) принципов, о том что последние должны, таким образом, делать выбор, исходя из собственных наклонностей и потребностей (но также и своих возможностей и средств).

Сосредоточиваясь более конкретно на проблеме стяжания и сбережения богатств, в последней части своей речи Лионардо пытается пролить свет на их природу, их полезность и их значение, которые можно оценить только исходя из их конкретного применения [298] Cf. ibid., 2074–2457. . Независимо от того, какую роль играют во всех наших делах случай, жребий и судьба ( lafortuna ), честь, репутация и народная любовь ставятся определенно выше, чем благосклонность фортуны [299] Cf. ibid., 2048–2050: «fama, lode, grazia e favore e onore […], cose tutte da preporre a qual si sia grandi e amplissime ricchezze». .

Отступление, которое представляет собой Proemio или посвятительное обращение к Франческо д’Альтобьянко в книге III, внешне лишено интереса в занимающей нас перспективе. В самом деле, если оно является документом первостепенной важности [300] Ср. в особенности Mirko Tavoni, Latino, grammatica, volgare: Storia di una questione umanistica, Padova, Antenore, MCMLXXXIV, p. 42–72; Giuseppe Patota, «Introduzione», dans Leon Battista Alberti, Grammatichetta e altri scritti sul volgare, A cura di G.P., Roma, Salerno Editrice, 1996, p. XI–LXXXIV: XIV–XXIV. , особенно в отношении лингвистических предпочтений книг Defamilia и позиции их автора в гуманистическом споре по поводу латыни и volgare , то с текстом произведения это Proemio не очень связано [301] Сохранившееся исключительно благодаря наличию «последней редакции» De familia, Proemio к книге III отсутствует в ms. Florentinus Ilrv 38 (i.e. F 1 ), вероятно, принадлежавшем самому Альберти, и было связано, таким образом, не с книгами «О семье» в целом, а с независимым распространением книги Economicus. Ср. F. Furlan, «Nota al testo», cit., p. 429–478: 442–443, n. 15. и оно мало говорит нам о диалоге, о его функционировании и о манере, в которой Альберти задумал и воплотил его. С этой точки зрения упоминание, сделанное гуманистом в последних строках введения о «сладости и нежности» стиля греческого писателя, которому он сознательно подражает, Ксенофонта, выглядит даже несколько чужеродным [302] Cp. De familia, Proemio del libro III 121–123. .

Начало книги Economicus переносит нас в новую ситуацию, кардинально отличающуюся не только от ситуации четвертого акта, но и вообще от обстановки, знакомой нам по двум предыдущим книгам. День прошел, и наутро в доме Альберти появляется новый персонаж, Джанноццо, «человек, почитаемый и называемый всеми, и по заслугам, достойным за его великую человечность и добрый нрав» [303] Ibid. , III 7–9. – он заявляет, что прибыл в надежде не столько повидаться с Лоренцо, сколько поговорить с Риччардо [304] Cpf. ibid., 7-10. . Несмотря на несколько двусмысленный характер этого заявления и неизвестность, в которой мы находимся по поводу пребывания Джанноццо в Падуе [305] После нескольких постановлений о ссылке (в 1401, 1411 и 1412 гг.), касающихся всех членов консортерии, Джанноццо несомненно, жил в Венеции, где он вместе со своим братом Антонио занимался, в основном, торговлей. Известно также, что ему удалось установить с флорентийской Синьорией относительно мирные отношения, по крайне мере, не столь враждебные, как это было с другими Альберти, и при первой возможности вернулся в родной город. В тоже время о его вероятном пребывании в Падуе ничего не известно. См. L. Passerini, Gli Alberti di Firenze…, cit., I, p. 193–194 et p. 54 ss.; R. Cessi, «Gli Alberti di Firenze in Padova…», cit.; Id., «II soggiorno di Lorenzo e Leon Battista a Padova», dans Archivio storico italiano, s. V, XLIII, 1909, p. 351–359; F. C. Pellegrini, «Brevi cenni biografici…», cit., p. lxxxiii – lxxxv; G. Mancini, Vita di Leon Battista Alberti, cit., p. 41, n. 1. Ср. также De familia, III 1175–1176: «voi [sc. Giannozzo], il quale vi dilettate abitare in Vinegia». Напомним, что Джанноццо упоминается и в Profugia. , из контекста следует, что он жил там, безусловно, временно, но долго, и предположительно, наносил частые визиты близким, включая и Лоренцо, степень его родства с которым, впрочем, была довольно отдаленной [306] Однако оно было таким же, как между Лоренцо и Пьеро, главным действующим лицом первого акта книги IV, двоюродным братом Джанноццо. Самым близким из их общих предков был их прапрадед Якопо ди Бенчи, правовед середины XIII века; их родство имело восьмую степень по классическому (римскому) счету и четвертую – по церковному. Ср. генеалогическое древо, составленное Ф. К. Пеллегрини на стр. 320 его издания I primi tre libri della famiglia Альберти, примечания к которому более подробны и точны по сравнению с примечаниями в кн. L. Passerini, Gli Alberti di Firenze…, cit., и примечаниями Джироламо Манчини в приложении к предисловию его издания Leon Battista Alberti, I libri della famiglia, Firenze, Carnesecchi, 1908. . Впрочем, это именно то, о чем автор говорит в первых строках четвертой книги [307] Cp. De familia, IV 2–7: «Buto, antico domestico della famiglia nostra Alberta, udendo ehe pervedere nostro padre, quale ne’ libri di sopra dicemmo iacea infermo e grave, fussero que’ nostri vecchi venuti; Giannozzo, Ricciardo, Piero, e gli altri […]». .