— А что, подвернется более удобный момент? — спрашивает Марин, по-видимому, забыв о моем присутствии. Ее гнев можно понять. Моя сестра так долго и упорно строила идеальную жизнь. А теперь будущее, которое она связывала исключительно с Джией, лежит в руинах.
— Я поеду и разыщу его, — говорю я, нарушив молчание. — Твой кулон, я имею в виду, — объясняю я, когда Марин смущенно смотрит на меня, свидетеля их семейного раскола. — Я могу вернуться туда сейчас и найти его, — взглядом я пытаюсь передать племяннице, которую едва знаю, любовь и тепло. — Съездить?
Джия кивает:
— Спасибо. Дедушка подарил мне его на тринадцатилетие. Он сказал, что кулон принесет мне удачу, — ее слова напоминают, что она еще ребенок. — Он мой любимый, правда!
Я ничего не могу поделать с собой. Я смотрю на Марин, пытаясь соединить образ человека, о котором говорит Джия, с тем, которого знаю я. Но Марин избегает моего взгляда, она знает об этой двойственности и не может найти ей объяснения.
— Я позвоню!
* * *
Кулон лежит там, где Джия оставила его. В моей руке он кажется легким: золотая цепочка с подвеской в виде летящей птички. Я засовываю его в кармашек бумажника и отправляю Марин сообщение, что нашла пропажу и отдам ее им завтра.
Я брожу по коридорам больницы, так быстро ставшим родными. Коридоры опустели, больничного персонала ночью намного меньше, чем днем. Когда мне надоедает мерить шагами один этаж, я перебираюсь на другой и брожу там, пока не начинают ныть ноги. Наконец я оказываюсь там, куда направлялась на самом деле: в коридоре, где находится кабинет Дэвида. Все двери закрыты — заперты на ночь. Я знаю, что глупо разыскивать его, браню себя за слабость. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и в это мгновение дверь его кабинета открывается.
Дэвид явно изумлен.
— Соня? Что вы делаете здесь?
«Я надеялась увидеть тебя» , — шепчет голос в моей голове. Но другой голос, более громкий, тот, который управляет всеми моими действиями, не разрешает мне произнести эти слова вслух.
— Джия забыла свое ожерелье в кабинете радиологии, — бормочу я. — Вот я и вернулась за ним, — я вытаскиваю кулон из бумажника, чтобы доказать, что не искала Дэвида, что я — впервые в жизни — в шторм не искала маяка. — Я собираюсь ехать домой.
Дэвид знает, что кабинет радиологии находится на третьем этаже и что он закрылся час назад, но не упоминает об этом. Он говорит:
— Пойдем со мной.
— Куда?
Он жестом увлекает меня за собой и, подойдя к лифту, прикладывает свой бейдж к датчику. Он нажимает кнопку самого верхнего этажа — «крыши». В кабине мы стоим в нескольких шагах друг от друга и молча смотрим, как вспыхивают номера этажей, пока двери лифта не открываются. Он выходит первым и протягивает мне руку. Я смотрю на его руку, потом — ему в лицо. Он терпеливо ждет моего решения. Я думаю о Джии, о боли, которую она испытывает, и меня охватывает ощущение беспомощности. Я вкладываю свою руку в его и переступаю порог лифта.
— Смотри под ноги, — говорит он и ведет меня к краю крыши, огороженному цементными блоками, на которые можно опереться. Одной рукой он по-прежнему держит мою, а другую поднимает к небу. — Когда я был маленьким, папа приводил меня сюда. Если он терял пациента или у него был плохой день, мы сидели с ним на крыше и он показывал мне звезды. Он знал их названия.
— А теперь ты приходишь сюда сам, — говорю я, ничуть не сомневаясь в этом.
— Это заставляет меня помнить, что я не центр мироздания, — он смотрит на меня с легкой улыбкой. — Иногда происходят вещи, не имеющие никакого смысла.
Глаза мне застилают слезы, но я смахиваю их. Опустив взгляд, я выдергиваю свою руку из его руки и указываю на россыпь звезд:
— Это Кассиопея.
— И ее муж — Кефей, — добавляет он.
— Вот Большая Медведица, — я иду по кругу, стараясь припомнить как можно больше имен. — И Орион.
— Ты знаешь много созвездий, — в его голосе слышится восхищение.
— Разве их не все знают? — иронично спрашиваю я. Мы оба умолкаем. Я чувствую, что он смотрит на меня, наблюдает за мной. — Ей всего пятнадцать, — наконец шепчу я. — Она еще ребенок.
— К нам в отделение травматологии приводили девочек и младше ее, — Дэвид приводит медицинские статистические данные, чтобы дать мне понять: мы не одиноки в своем горе. — Девочек привлекают драматические отношения, даже насилие. Отношения жертва — палач. Такая извращенная форма подростковой любви, — он наклоняется ко мне и смотрит в глаза. — У Джии сейчас сложный период. Родители помогут ей его преодолеть.
Читать дальше