Исмаил Гасанбейли - Стихи сломанного времени

Я стоял в метро
спиной к стене
и ждал тебя,
Подошел ко мне афганец,
Спросил: – афганец?
Я сказал: – нет.
И это было правдой.
Я все стоял,
все ждал тебя.
Но тут подошел испанец.
Спросил: – испанец?
Я сказал: – нет.
Подошел еще англичанин.
«Англичанин?» – спросил он.
Я сказал: – нет.
Подошел ко мне китаец.
Китаец? Нет.
Подошел эскимос.
Эскимос? Нет.
Подошел негр.
Негр? Нет.
Подошел один альбинос.
Ты альбинос? – спросил он.
Я снова сказал: – нет.
Подошел азербайджанец.
Тоже спросил: – азербайджанец.
Я опять сказал: нет
(Видимо по инерции).
Подошел милиционер.
Милиционер? Нет.
Подошел герой труда.
Герой труда? Нет.
Подошел президент.
Президент?
И даже ему я сказал: – нет.
И тут подошла ты.
Ты? Спросила ты.
Тебе я никак не мог отказать.
Я сказал: – да.
К тому же это был я.

Еще и еще раз
мышцы мои
словно сталь натянутые
тянутся к вершине.
Гладкую – на столько, что так долго
ускользало,
и сладкую,
морем пахнущую
целую
землю победы —
обретенной родины своей.
Костер загорается во мне.
*
Да такой, что я
как последний динозавр,
понявший наконец свое предназначение,
забываясь и теряясь во времени,
хватаюсь за жизнь.
Задыхаясь и остервенело
телом выдавливаю воздух,
выдавливаю расстояние,
выдавливаю все, что между нами.
По разлуке наношу
удар за ударом.
Тяжелые капли страсти,
падая, разбиваются о росинки.
Солнце зарождается во мне.
*
И такое, что
пульсирующая под пальцами кровь,
привкус триумфа, канонад и тишины,
спотыкающиеся о соленое губы,
крики
глушат,
глушат меня,
глушат сплошным потоком.
*
Глушат так,
что зло и ненависть, радости и ожидания
материализуясь
плавятся и сжигают мое нутро.
Из меня ножи вырываются стонами,
цветы раскрываются в моей душе
благоухая,
листья распускаются крича.
(Все больше солнце, что во мне.
Оно почти такое же, что над головой.)
За окном твоим легкомысленно
прыгают дома,
впав в безумие
«скачут бары, игорные заведения
и храмы».
Поднимается и опускается комната твоя.
И солнце, что у меня
над головой.
То медленно, то молниеносно,
но каждый раз безвозвратно
и без надежды на возвращение
исчезаю в глубине
твоих глаз.
Тело мое – словно море,
словно пустыня
и словно непроходимый и девственный лес —
одновременно.
Взрывается солнце во мне.

Куда идешь, брат?
Отсюда иду.
Зачем, брат?
Отсюда иду.
Далеко ли идешь, близко ли?
Отсюда иду.
Один ли, или с кем-нибудь?
Отсюда иду.
Идешь, чтобы вернуться,
или останешься?
Отсюда иду.
Жить ли идешь, брат,
умереть ли?
Отсюда иду.

Когда,
открывая дверь,
не тебя обнаруживаю,
не твой голос слышу
из трубки телефонной,
оглядываюсь не на твой зов,
или когда
не о тебе пишу,
мне вспоминается
ищущий
и не находящий себе место
на свежевыпавшем снегу
несчастный щенок.

Как я прозрачен, боже,
страдания,
ожидания мои,
вся кровь и весь гной,
пройденные мной
дороги —
все на виду.
Как я прозрачен.

Подсолнух я.
Всем, что у меня есть, —
Корнями,
уходящими в землю,
Стволом,
Лепестками,
И даже содержанием —
семенами,
мечтаю стать солнцем.

Холодно мне
от света
четырнадцатидневной луны,
намертво прилипшей
к черному небу
января.

Кто ел тебя, Свобода,
Кто говорил тебя.
Кто читал тебя,
Кто узнал.
Кто рвался к тебе,
Свобода,
Кто топтал.
Кто осквернял тебя, Свобода,
Кто насиловал…
Никто не сумел
обнять тебя.
Никто.

До чего же проста
жизнь —
структурно, имеется в виду.
Черное,
Зеленое,
Красное.
И снова черное.
И всегда
в одной и той же
последовательности.
Остальное —
всего лишь оттенки.