Седжал Бадани - След сломанного крыла

Большой дубовый стол занимает главное место в кабинете, полном фотографий учеников, бывших и нынешних. Диплом Карин об окончании высшей педагогической школы висит на стене, под свидетельством об ученой степени в области образования из Уэлсли и свидетельством звания магистра из Принстона.

— Наркотики? — по сравнению с голосом Карин голос Марин звучит громко. Ее захлестывает гнев. Страх перед наркотиками постоянно преследовал их отца, пока они росли.

— Они становятся настоящими американками, — жаловался он Рани. Брент не сомневался, что, несмотря на строгий контроль, дочери собьются с пути, будь то свидания с мальчиками, выпивка или наркотики. Опасения отца не сбывались, но он все равно был уверен, что дочери опозорят его. Теперь тот же страх охватил Марин.

— У нее нашли наркотики?

— Нет, — говорит Карин. Она откидывается назад и оценивающе смотрит на Марин. Ее пышные волосы закрывают спинку кожаного кресла. — Насколько вы близки с Джией?

— Простите? — в комнате ощутимо меняется атмосфера. Внезапно Карин превращается в защитника, а Марин в обвинителя. — Пора вам сказать, зачем вы меня вызвали.

Карин согласно кивает:

— Во время урока физкультуры преподавательница увидела на теле Джии синяки. Ваша дочь думала, что она одна в раздевалке.

Карин делает паузу, прежде чем произнести следующие слова:

— Это были явные следы побоев.

Комната начинает кружиться вокруг Марин. Она хватается за ручки кресла, в котором сидит, и озирается, пытаясь на чем-нибудь сосредоточиться. Давление у нее падает, и она чувствует дурноту. Перед ней возникает фигура Брента. На какое-то мгновение ей чудится, что он встал и снова всем распоряжается. Она дрожит от страха, пока не напоминает себе, что она только что видела его в больнице, безгласного и неподвижного.

— Как? Когда? — слова отражаются эхом от стен комнаты, и она не может с уверенностью сказать, она ли их произнесла. — Я не понимаю.

— Мы не знаем, — Карин смягчается. Она, похоже, получила ответ, который ждала. — Мы надеялись, что вы поможете нам понять.

— Вы думаете, это я сделала?

В колледже Марин провела много времени, читая о насилии. О склонности подражать образцу. В книгах подробно объяснялось простое правило: когда тебя бьют, ты бьешь тоже. Ты повторяешь то, что тебе знакомо, что запрограммировано в твоей психике как норма.

— Вы думаете, что я могла избить собственную дочь?

— Мы вас не обвиняем, — говорит Карин. — Я просто обязана понять, что произошло.

— Моя дочь была избита. Вот что произошло, — говорит Марин, стараясь ощутить почву под ногами. — Кто-то использовал ее в качестве подвесной груши. Кто-то решил, что она недостойна доброты и хорошего обхождения.

Она опускает голову, пытаясь собраться с силами, но чувствует, что сил у нее нет.

— С вами все в порядке? — Карин наливает воды в стакан и ставит его перед Марин.

Та делает над собой усилие. Она поднимается, отодвинув стул, и мгновенно берет себя в руки. Жалость директрисы для нее — как масло, подлитое в огонь, который жжет ее с детских лет.

— Где она? — Марин смотрит на часы. До полудня осталось немного. — Ее утренние занятия только что закончились. Она сейчас завтракает, не так ли?

Карин смотрит на стенные часы. Ей не удается скрыть удивление тем, что Марин помнит расписание дочери.

— Хм, да, вы правы. Ученики сейчас направляются в кафетерий, — она подходит к Марин поближе, переступив невидимую границу между ними. — Хотите, чтобы мы отпустили ее с вами?

— Нет, — машинально отвечает Марин. Она сейчас еще не готова встретиться с дочерью, к тому же с детства приучена, что семейные секреты не должны покидать стен дома. — Я подожду, пока она придет из школы.

— Конечно. Вы понимаете, что я должна написать отчет для службы опеки? Это моя прямая обязанность.

От слов Карин ей становится холодно.

— А вы понимаете, что если избиение произошло здесь, я предъявлю иск школе? — Марин хватает сумку и направляется к двери. — Если же нет, я буду признательна за вашу помощь в обеспечении безопасности моей дочери.

Марин кидает ключи в сумку. Она не помнит, как доехала до дома. Ее телефон звонит беспрестанно с тех пор, как она вышла из школы. Секретарша, желающая знать, куда она пропала, отправила ей массу сообщений. Марин отключает телефон и кладет его на край стола. Она смотрит по сторонам, но ничто не подсказывает ей, что делать дальше.

Часы на каминной полке показывают начало второго. У нее начинает урчать в животе, она подумывает сделать сэндвич или съесть какой-нибудь фрукт, но боится, что подавится первым же куском. Уединившись в кабинете, она закрывает за собой дверь. Всегда включенный компьютер манит ее голубым экраном. Она выключает его, даже не сохранив документы, над которыми проработала всю ночь. Заняться ей нечем, и она падает на диван. Прижав к груди подушку, она поджимает под себя ноги. Она кладет голову на колени, ей хочется зарыдать, но ее закалка слишком сильна. Вместо этого она погружается в воспоминания, которые разрывают ей сердце, но не дают выхода слезам, чтобы те облегчили боль.