Милчо Радев - На тротуаре

— Что было, то прошло, доктор, — сказал Лазов.

— Прошло, прошло… — повторил Цветан. — Тебе стало плохо… Зачем вспоминать о том, что прошло!

Ему самому тоже не хотелось вспоминать. Важно было другое. Опять он устоял. Совсем незаметно, но устоял. На этот раз не перед другими, а перед самим собой, перед вечным чувством какой-то неясной вины.

Он видел, как Цветан повернулся и пошел подбросить дров в печку. Этот грубый шахтер, с малых лет работавший в темных забоях, проявлял чувствительность, даже бросая поленья в огонь. Он кидал поленья, как будто прощаясь с ними. «До свиданья», — и бросал одно. «Прощай», — и бросал другое. Он был самым добрым из всех людей, которых встречал Евгений. Бывают люди, которые остаются в твоем сознании, не совершив ничего особенного, ничего, о чем потом можно было бы вспомнить. Этот человек был добр. Так добр, что тебе становится стыдно. Чувствуешь себя до боли виноватым, что он живет в мире, который ты не в силах изменить. И тебе хочется немедленно, в тот же миг, одним взмахом руки сделать всех людей такими же добрыми, как он.

За те три года, что его знал Евгений, этот человек ни разу не повысил голоса, никому не позавидовал, ни на кого не сердился больше одного дня. На следующее утро он забывал все дурное, что случалось вчера. Он ничего не требовал. Только давал. Последней тарелкой бобов готов был поделиться с тобой. И как можно незаметнее. Давал и забывал, что дал. На следующий день опять подходил к тебе, улыбаясь, отрезал кусок солонины и клал тебе на тарелку. Потом развертывал газету. Никто не читал газету так долго, как он. Затем осторожно складывал ее, прятал в карман и тихо, совсем тихо выходил из комнаты.

Евгений помнил день, когда они подружились. С некоторыми людьми можно подружиться сразу, в один день, в одну минуту, а с иными дружба завязывается годами.

С Цветаном они подружились в тот момент, когда тот, изнемогая от боли, обернулся к Евгению и тихо сказал:

— Хорошо, доктор, раз ты говоришь… давай ее утопим.

Минут десять назад Цветан пришел к нему, держась за правое ухо. И, застонав от боли, сказал:

— Доктор… помоги, доктор.

И действительно ему было очень плохо. Даже поташнивало. Он едва держался на ногах. Евгений уложил его. Цветан прилег, но тут же вскочил. Лицо его исказилось от боли.

— Не могу я лежать, доктор. — А потом опять застонал. — Помоги, доктор… прощу тебя, помоги! — И вскрикнул.

Этот сдержанный, тихий человек, который всегда долго обдумывал свои слова, который ждал, когда все замолчат, который оглядывался, будто собираясь переходить железнодорожную линию, и только тогда высказывался… Этот человек кричал, как ребенок.

Каждый его крик вонзался в сердце Евгения, как нож. Лучше бы самому кричать, чем слушать эти стоны, подумал тогда Евгений.

— Ухо, доктор… посмотри ухо! — приговаривал Цветан.

Евгений взял инструмент и попытался заглянуть ему в ухо. Но это было невозможно. Не хватало света, да и Цветан вертелся.

— Не вертись! — прикрикнул на него Евгений и тут же испугался. — Не вертись, Цветан, а то я тебя пораню.

И верно, он мог его поранить. Какое это было напряжение. В таких минутах есть своя прелесть. Нужно действовать быстро, помочь человеку, а вокруг только сосны, безмолвные сосны. И среди безмолвия бесконечного соснового леса слышишь мольбы о помощи и удары собственного сердца. Сначала волнуешься, потом медленно и незаметно к тебе возвращается спокойствие… Это так напоминает чувство, когда у тебя словно вырастают крылья. Ты отбрасываешь страх. Он оказывается где-то внизу. Ты понимаешь, о чем спрашиваешь, слышишь, что тебе отвечают.

— Где это было? Ты ударился обо что-нибудь? — спросил он тогда.

— Нет, я лежал в комнате, и что-то… сначала вдруг сильно зачесалось, будто букашка заползла, — ответил Цветан.

И действительно, это было насекомое. Царапая барабанную перепонку, оно вызывало боль. Надо было каким-то образом извлечь его.

Смешная история, но ему она дорого обошлась. Нужно было проникнуть пинцетом в ухо, поймать насекомое и вынуть. На миллиметр глубже, одно неловкое движение — и можно повредить барабанную перепонку.

Евгений взял пинцет. Попробовал — не выходит. Еще раз. Его даже пот прошиб. Это часто с ним случалось.

И все-таки это прекрасные минуты. Запоминаются на всю жизнь. В его тихой и спокойной жизни история с этой букашкой равнялась встрече со львом.

Цветан лежал ничком и стонал.

Нужно было что-то придумать. Немедленно. Оглядывайся, не оглядывайся — все равно. Не увидишь ничего, кроме сосен да маленькой родопской поляны. Сосны молчат. Как каменные. Глядя на них, и тебе хочется окаменеть. И не бояться их безмолвия. А минуты идут, и это хорошо… Одна… вторая… Нужно что-то сделать… сейчас же сделать… спешить и в то же время сохранять спокойствие. Делать все быстро, решительно, но сначала хорошо продумать и хладнокровно взвесить.