Сьюзен Ховач - Наследство Пенмаров

Я взял трубку.

– Мама?

– Джан-Ив, я держу данное тебе слово. Джонас идет. Он уже почти у входной двери. Ты сам приедешь или позвонишь Уильяму?

– Я сам приеду, – без колебаний ответил я. – Возьму машину. К счастью, у Изабеллы есть немного бензина на крайний случай, поэтому я доберусь быстро. И проучу этого бандита раз и навсегда.

Я повесил трубку и быстро прошел по холлу в гостиную. Когда я вошел, Изабелла встревоженно на меня посмотрела.

– Что было нужно твоей матери?

– Джонас опять не дает ей покоя. Послушай, дорогая, я хочу уладить все эти дела с Джонасом до отъезда. Я должен идти, прости. У меня нет выбора.

– Джан!

– Я быстро.

– Но…

– Мне очень жаль, дорогая, но выбора нет. Мне надо идти. – Я наклонился, чтобы поцеловать ее, и попытался не обращать внимания на злость в ее глазах. – Жди меня в спальне, – сказал я. – Я пройду прямо наверх, когда вернусь. – И, оставив ее в гостиной по-прежнему злой, я выбежал в ту часть конюшни, которая была переделана под гараж.

Ехал я быстро. Я несся по главной дороге через Сент-Джаст. Вскоре я устремился по пересеченной местности пустоши, а когда перебрался через перевал, ведущий в приход Зиллан, солнце исчезло в темнеющем море, а на странный пейзаж вокруг опустились сумерки. Я свернул и помчался по проселочной дороге, ведущей на ферму.

На секунду я подумал, что он уже уехал, но неожиданно увидел его велосипед, прислоненный к стене маслодельни, и понял, что он все еще там. Я остановил машину во дворе, вышел и быстро прошел на кухню.

Он сидел там, где до него, должно быть, сиживал его отец, развалившись на стуле и закинув ноги на край стола. Я едва узнал его, потому что не видел три года, а между тринадцатью и шестнадцатью годами подростки сильно меняются. Детская плотность телосложения исчезла; он по-прежнему был крепок, но это была крепость худого, жилистого тела. Выражение лица было по-прежнему агрессивное, а губы надуты. Волосы, светлые в детстве, стали грубого каштанового цвета. Он небрежно зачесывал их назад, не разделяя на пробор. Выглядел он тем, кем и был: хулиганом из рабочего класса с неясным будущим; и хотя я искал в его лице пусть самого легкого сходства с Ребеккой, это было тщетно.

– Так это ты, – сказал он, не поднимаясь со стула. – А я-то думал, соизволишь ли ты повидаться со мной, пока находишься дома. Наверное, не соизволил бы, если бы не старушка.

В его выговоре корнуолльский акцент смешивался с лондонским просторечием кокни, и все это усугублял жаргон муниципальной школы. Ужасное произношение.

– Мама, пожалуйста, оставь нас, – непринужденно сказал я, и она вышла, не говоря ни слова.

– Ну что ж, негодяй, – сказал я, неимоверным усилием воли подавляя гнев. – Проблемы с тобой начались, как только ты родился, поэтому я не удивлен, что во время моего отсутствия они только возросли. Мне казалось, что даже ты не опустишься до того, чтобы изводить свою собственную бабушку, но, как видно, я ошибался.

– Это она меня изводит! – Он встал. Он был выше меня дюйма на два. Голубые глаза сверкали гневом. – Вы оба меня изводите! Я должен был жить в Пенмаррике и иметь столько денег, сколько захочу, я должен был ходить в дорогую школу, а в результате все, что у меня есть, – это комната и содержание на грязной старой ферме дяди Джареда вместе с тремя синими чулками! И никаких денег, кроме тех, что я могу украсть, и образование в местной школе! Ты украл у меня мое наследство, ты и твоя… старуха-мать! Вы обработали дядю Филипа и заставили его изменить завещание…

– Посмотри фактам в лицо, дорогой мой, – медленно произнес я, решившись не унижать себя гневом и какой-нибудь глупой выходкой. Он был уже слишком взрослым для обычной порки, а если бы дело дошло до драки, то он сумел бы постоять за себя, а я мог и оскандалиться. – Посмотри фактам в лицо. Ни я, ни моя мать не имеем никакого отношения к тому, что Филип изменил завещание.

– Имеете! – заорал он. – Мне Саймон Питер говорил…

– Саймон Питер ненавидит и меня, и мою мать. Вряд ли можно ожидать от него объективности.

– Но это правда!

– Это неправда, – произнес я, подчеркивая каждый слог. – Правда состоит в том, что твоя мать привела Филипа в такое отчаяние, что у него кончилось терпение и он отказался от мысли сделать тебя своим наследником. Если бы не твоя мать…

– Не смей говорить мне о моей матери! – Он дрожал с ног до головы. – Я знаю, что ты с ней сделал!

– А раз уж мы заговорили о правде, то позволь мне сказать, что кое-кто, а именно Саймон Питер, наговорил тебе и Деборе кучу лжи. Я не имею никакого отношения к смерти твоей матери, абсолютно никакого.