Сьюзен Ховач - Наследство Пенмаров

«Дорогой дядя Джан, – писал Эсмонд из Индии. – Мне очень не хочется Вас беспокоить, потому что я уверен, что у Вас и так полно сейчас проблем, но я очень волнуюсь за свою мать. Как Вы понимаете, я очень далеко от дома, а так как маловероятно, что я вернусь в Англию в обозримом будущем, я не знаю, что делать. Может быть, Вы будете так добры, что дадите мне совет. Короче, мать, похоже, уже некоторое время кочует из лечебницы в лечебницу, пытаясь вылечиться от алкоголизма. Я не знал, что она алкоголичка, хотя часто спрашивал себя, как она умудряется так быстро тратить деньги, которые я ей посылаю. Отец всегда отказывался давать ей больше, чем его обязывал закон, но я потихоньку финансировал ее даже до того, как он умер, и с тех пор постоянно снабжаю ее деньгами. Прежде чем я уехал за границу, ей удалось приехать в Эдинбург, чтобы повидаться со мной; тогда-то я и понял, что пришла беда. Прежде чем уехать за море, я поместил ее в прекрасную лечебницу, но теперь она добровольно ее покинула и, надо признаться, стала настоящим источником неприятностей для слуг в моем доме. К несчастью, она подружилась с неподобающим человеком, который ведет себя там как у себя дома, и дворецкий был вынужден написать мне письмо, в котором сообщил, что все слуги намереваются уйти. Я, как Вы понимаете, попал в очень сложное положение. Мне не хотелось выдавать матери источник информации, но в то же время мне надо было написать, что было бы лучше, если бы она на время уехала из моего дома и поселилась где-нибудь еще. В конце концов я написал, что в Эдинбурге небезопасно и что я настоятельно советую ей уехать на лето в Корнуолл, чтобы не попасть под возможные бомбежки. Я не предлагал ей поехать в Пенмаррик, потому что мне казалось неправильным, чтобы она злоупотребляла гостеприимством Вашей жены, и я предложил ей остановиться в „Метрополе“, где она могла бы жить так долго, как ей захочется, никому не мешая, а я, конечно, оплачу ее счет. Однако сегодня я получил от нее письмо, в котором она пишет, что собирается в Пенмаррик. Я приношу свои искренние извинения за неудобства, которые это принесет Вам и Вашей жене, но мне кажется, я не смогу ее теперь остановить. Что мне делать? Я побоялся писать бабушке, потому что мне не хотелось, чтобы она узнала о состоянии матери. Если бы я мог попасть домой, то сумел бы все организовать, но это, к сожалению, невозможно. Как Вы думаете, смогу ли я получить отпуск по семейным обстоятельствам? Очень в этом сомневаюсь. Пожалуйста, простите, что я перекладываю на Вас свои проблемы, но я просто не знаю, что делать, и не знаю, к кому обратиться. Ваш любящий племянник Эсмонд».

«Дорогой Джан, – писала мать. – Я рада, что у тебя достало здравого смысла рассказать мне правду и не „щадить мои чувства“. Конечно, я была шокирована, увидев Мариану в таком состоянии, но, по крайней мере, благодаря тебе я была готова к худшему. В своем письме, которое она прислала до приезда, она очень прозрачно намекнула, что с ней не все в порядке, поэтому я была уже некоторым образом готова к твоему письму, которое пришло вскоре после этого. Бедный Эсмонд, какая обуза для мальчика, которому всего двадцать один год! Как по-взрослому разумно он себя ведет. И такой контраст с Джонасом. Я написала Мариане, что она должна остановиться у меня, а не в Пенмаррике, потому что Изабелла нездорова (это неправда) и не может принимать гостей, но ты ведь знаешь, что Мариана всегда презирала ферму, и она отказалась здесь остановиться. Слава богу, на помощь пришел Уильям, и мы поселили ее в Карнфорт-Холле, рассказав Фелисити все, поэтому теперь и Фелисити, и Элис присматривают за ней. Чрезвычайно неприятная история. Я не в силах выразить, как неприятно мне видеть Мариану, всегда такую красивую, такую привередливую – слишком привередливую, как мне часто казалось! – которая теперь так мало за собой следит и носит недостаточно чистую одежду. Я спросила у нее, почему она так много пьет, и она сказала, что все в жизни у нее шло не так, что показалось мне странным, если учесть два великолепных брака, деньги, которыми ей так хотелось располагать, несколько красивых домов и такого красивого, очаровательного сына. Но мне кажется, что люди, которые пьют сверх меры, слишком склонны жалеть себя. „В моей жизни все было не так, – сказала она. – Никто никогда меня не любил“, – что, как мне показалось, слишком отдавало похмельем и было неправдой. Но с таким человеком невозможно спорить, поэтому я ничего не сказала и оставила ее слова без комментариев… Какой хороший человек Уильям Парриш! Оба мальчика Парриши выросли такими хорошими. Я слышала, что Адриан на днях обедал с архиепископом Кентерберийским…»