Гюнтер Грасс - Под местным наркозом

— Новое, ничем не отягощенное поколение, поверьте мне, Эберхард, покончит со всеми этими призраками прошлого. Нынешние парни и девушки хотят начать с самого начала. И они не станут, как мы, без конца оглядываться назад, они не побоятся реализовать свои возможности.

(Сейчас, как и прежде, она говорит так, словно перед ней гулкие залы.)

— Мы должны уповать на новое поколение, отважное, полное созидательных сил, и притом деловое.

Мне оставалось только одно: преподнести ей в ответ свои кислые замечания и стоять на своем.

— Оглянитесь вокруг. Война сделала нас трезвыми скептиками. Не правда ли? Разве мы не следили за каждым шагом взрослых, разве не встречали их слова недоверчиво? Но толку все равно чуть. В возрасте от тридцати пяти до сорока мы стали солидными бюргерами, которые не желают вспоминать о своих поражениях. Мы научились оценивать обстановку. Когда надо, расталкивать всех локтями, приспосабливаться, держать нос по ветру. Ни в коем случае не связывать себя. Теперь мы не только хитрые тактики, но и хорошие специалисты, которые стремятся достичь успеха и даже — конечно, если не возникнет непредвиденных трудностей, — и даже добиваются его. Вот и все, что из нас вышло.

Разговор начался в учительской, а продолжали мы его у меня дома. В моей «холостяцкой берлоге», как называет ее Ирмгард Зайферт. Все, что стояло в комнате, прислушивалось. Письменный стол с неоконченной рукописью. Полки с кельтскими черепками. Между ними были и римские черепки из предгорий Эйфеля. Книги, пластинки. На моем новом берберском ковре тоже валялись книги и пластинки.

Как всегда, мы сидели на диване, держа в руках рюмки с мозельским, сидели на некотором расстоянии друг от друга и — осмысленно или, наоборот, двусмысленно — не приближались друг к другу. Ирмгард Зайферт, глядя поверх рюмки, сказала:

— Я с вами согласна, хотя мне и не хочется в этом признаться. Несомненно, наше поколение оказалось банкротом. Но разве те, кто надеялся на нас, на самом деле ждали от нас избавления, а не искали тут удобной лазейки для себя? Нами пожертвовали, вот почему мы не смогли принести себя в жертву. Уже в семнадцать лет на нас было клеймо преступного режима, и мы не могли повернуть историю, да, мы не могли.

В этом она была вся… до сих пор еще она вся в этом.

Повернуть историю. Спасение. Очищающая гроза. Жертва. Но стоило мне заговорить о Шербауме и его плане, как она начала проявлять признаки рассеянности — протянула руку к книгам и пластинкам, опять положила их на ковер. С нетерпением она слушала, как я досконально разбирал план Шербаума со всеми вытекающими из него последствиями. Едва я кончил, как она уже снова принялась в высокопарном стиле изобличать порочность нашего поколения.

— Мы уже были сломлены, прежде чем успели начать строить заново. Теперь нас уберут с дороги.

— Кто нас уберет с дороги?

— Новые люди, еще не знаемые нами, грядущее поколение…

— Я думаю о своем ученике Шербауме…

— Нас выбросят на свалку истории…

— …который, кстати, и ваш ученик одновременно…

— …вместе с прочим мусором истории, оставленным…

— …когда я думаю о нем и его отчаянном плане…

— Вы должны понять, Эберхард. Мне минуло семнадцать. И я была, как выразились бы вы, правоверной ослицей из союза немецких девушек. Да, была уже мечена, они выжгли на мне свое клеймо…

— …тем не менее мы обязаны помешать Шербауму.

— …да, мне казалось, что я поступаю правильно, стремясь уничтожить в лице того крестьянина врага…

Я не дал Ирмгард Зайферт погрузиться с головой в воспоминания о лагере для эвакуированных детей, изменив тему разговора: мы проболтали о школьных делах за полночь. Сперва поговорили о градациях поощрений и о тестах для выявления способных детей, потом о наглядности учебного материала, не без иронии помянули о том, что воспитание это, в сущности, диалог, обсудили новые правила, по которым будет проводиться второй государственный экзамен на замещение учительских должностей. Не обошлось, конечно, и без анекдотов, они были в ходу, когда я и она работали стажерами. Весело, хоть и с несколько вымученным весельем, мы изобразили кое-кого из наших коллег. Я разыграл целую сценку — педсовет, на котором обсуждался «вечный вопрос»: обеспечение учебными пособиями. Ирмгард Зайферт смеялась:

— Да, мы бедные трудяги на ниве просвещения…

Ну а потом мы перешли к своей излюбленной теме: к гамбургскому эксперименту создания унифицированной всеобщей школы, тут мы придерживались одного мнения — с помощью такой системы можно будет отменить все устаревшие формы вступительных экзаменов и перевод из одного класса в другой; в общем, выяснилось: мы оба хотим идти одной и той же дорогой реформ, и я было решил, что ободрил свою коллегу. Но когда Ирмгард уже уходила — задержалась между входной дверью и лифтом, — она опять затосковала по очистительной грозе: