Я поделился своей идеей насчет главного входа в бундестаг с Шербаумом и его подружкой Веро и услышал, что он сам уже об этом подумывал.
— Почему же тогда все-таки здесь, а не в Бонне?
— Там это пройдет незамеченным в общей сутолоке.
— Они просто посмеются, увидев, как горит Макс, и скажут: «Ну и что?» Такие истории они именуют «нарушением общественного порядка».
— Но в Бонне находятся власть имущие.
— На собаках помешаны только в Западном Берлине.
Я попытался высмеять Шербаума за его желание привязать эту акцию к определенному месту. Сказал, что она стала для него навязчивой идеей и что он, как и многие, переоценивает ситуацию в Западном Берлине.
Веро Леванд решила убить меня цифрами:
— Слыхали ли вы вообще, сколько собак здесь зарегистрировано?.. Ну так вот.
Она знает почти все. Ровным голосом (чуть в нос) произносит свои поучения. Не просит, а требует, и говорит всегда во множественном числе:
— Мы требуем решающего голоса при составлении учебных программ…
Она входит в группу, в которую Шербаум не вошел, носит ядовито-зеленые колготки и требует ввести новый предмет в школе — сексологию. Отнюдь не ограничиваясь физиологической стороной. Еще вчера она бегала с ножовкой, собирала «звездочки», а сегодня бросила эту игру. Чрезвычайно прилипчивая особа — впилась в свитер Шербаума, как клещ. («Иди к черту, от тебя воняет стадным инстинктом».) Впрочем, он относится к ней добродушно, так же добродушно, как и ко мне.
— Шербаум, я настоятельно рекомендую вам отказаться от этой безумной затеи…
Ирмгард Зайферт слушала, глядя мне прямо в лицо, склонив голову так, как ее обычно склоняют люди, внимательно следящие за ходом мыслей собеседника. Я распространялся насчет истории с Шербаумом, и она кивала в соответствующих местах. Мне казалось, что я читаю у нее в глазах удивление-понимание-потрясение. Но когда я спросил, что она думает обо всем этом и не может ли дать мне дельный совет, Ирмгард сказала:
— Вы, вероятно, поймете меня: эти старые письма в корне изменили мою жизнь…
Я попытался было вставить несколько словечек («Опять рецидив, прямо какой-то комплекс»), чтобы вернуть ее к истории с Шербаумом, но она, слегка повысив голос, продолжала:
— Вы, наверно, помните! Во время поездки к матери в Ганновер в одно из воскресений я наткнулась, роясь на чердаке во всяком хламе, на школьные тетради, детские рисунки, а потом и на письма, которые писала незадолго до конца войны как заместительница руководителя лагеря для детей, эвакуированных из городов…
— Вы мне уже рассказывали. Лагерь в Западном Гарце. В ту пору вам было столько же лет, сколько сейчас нашему Шербауму.
— Вы правы. Мне было всего семнадцать. Признаюсь, что я слепо верила в фюрера, в германскую нацию и отечество, но это было тогда чрезвычайно распространено. Тем не менее я краснею до сих пор, вспоминая свой истерический призыв дать нам противотанковые гранатометы. У меня хватало совести учить четырнадцатилетних мальчуганов стрельбе из этих орудий убийства…
— Но ведь ваша боевая группа, милая Ирмгард, так и не была введена в бой…
— Это не моя заслуга. Американцы не дали нам опомниться…
— И благодаря этому вашу историю вообще следует зачеркнуть. Кто может сегодня обвинить тогдашнюю семнадцатилетнюю девчонку, если наш нынешний федеральный канцлер, несмотря на свое прошлое, считается вполне приемлемым…
— Я потеряла всякое право судить о Кизингере. И никто не может меня оправдать. В конце концов, это я донесла крайсляйтеру на крестьянина, на простого крестьянина, только из-за того, что он отказывался, решительно отказывался, отдать свое поле, чтобы там выкопали противотанковый ров…
— Ваш справный крестьянин, как вы недавно рассказывали, умер лет десять спустя после этой истории естественной смертью. И я вас оправдываю, если вы не решаетесь сделать это сами.
Благодаря своему оправдательному вердикту я получил возможность увидеть Ирмгард Зайферт во гневе. Только что она сидела, но тут вскочила:
— Невзирая на всю нашу дружбу, я запрещаю вам решать мою проблему так поверхностно.
(Позже, все еще рассерженный, я отпустил несколько колких замечаний по поводу порядков, царивших в ее аквариуме: «Ну, а как обстоят дела у ваших жизнерадостных декоративных рыбок? Кто кого пожирает в данное время?»)
В учительской я был по-прежнему любезен:
— Ваша коллизия и комплекс вины должны дать вам силы, чтобы бережно руководить молодыми людьми, которые еще не могут направить свое все растущее недовольство в нужное русло, вот именно, бережно руководить ими.
Читать дальше