Гюнтер Грасс - Под местным наркозом

На все это мой зубной врач ответил, что в моем перечне не хватает учителя из книг современных авторов.

— Впрочем, ничего странного я в этом не вижу, ведь и зубные врачи почти не встречаются сейчас в литературе, даже в комедиях. (За исключением, может быть, детективов: например, «Микрофон в мостовидном протезе».) Мы никого не интересуем. Точнее — в данное время мы никого больше не интересуем. В лучшем случае — мы играем второстепенные роли. Мы работаем слишком незаметно и не причиняем боли. Благодаря местной анестезии мы уже не кажемся оригиналами.

При том в приверженности моего дантиста к эволюционному развитию я видел что-то чудаковатое, очевидно, и он воспринимал мои бунтарские порывы тоже как нечто комичное или просто глупое. Он придумал поголовную профилактику. Я придумал глобальную Педагогическую провинцию. Два утописта, не видящие недостатков в своем деле, один — чокнутый, другой — дурень. (Неужели я правда такой? Вызывает ли тот, кто учит, кто чувствует себя ничтожным по сравнению со своим предметом, который он преподносит буквально по крохам, вызывает ли он насмешку у собственных учеников?)

Мои ученики посмеивались, когда я начинал сомневаться в учебниках.

«В них нет смысла, только внешне упорядоченный хаос… Почему вы улыбаетесь, Шербаум?»

«Потому что вы, несмотря ни на что, продолжаете преподавать и — как я не без оснований полагаю, — несмотря ни на что, ищете смысла в истории».

(А что мне остается делать? Сбежать с уроков, встать посреди школьного двора или на ближайшем педсовете и закричать: Прекратите! Прекратите! «Правда, я сам не знаю, что правильно, еще не знаю, что правильно, но это надо прекратить…»)

На бумажке написано: «Этого ученика я люблю. Он меня беспокоит. Чего он хотел? Что именно может подождать до завтра?»

(Согласен ли он наконец заняться школьной газетой? Согласен ли стать ее главным редактором?)

Часто Шербаум относится ко мне не без снисходительности.

«Не надо воспринимать все столь трагически, историю и прочее. Ведь и весна бессмысленна. Разве нет?»

Может быть, я и впрямь чудак. Мне надо было пропустить мимо ушей известие о том, что у моего ученика возник план.

Зубному врачу я сказал по телефону:

— У одного из моих учеников возник план. Послушайте-ка. После урока мальчик подошел ко мне и сказал: Я кое-что задумал». Я спросил: «Могу я узнать, что именно? Уж не хотите ли вы эмигрировать?» А он ответил: «Я сожгу своего пса». Я произнес: «Тактак», что могло означать: «Довольно-таки странно». Тогда он пояснил: «Сожгу на Курфюрстендамме перед кафе Кемпинского. И притом после обеда, когда там полно народу». Тут я должен был бы покачать головой. («Ваше дело, Шербаум».) Или просто повернуться к нему спиной. («Хватит болтать глупости».) Но я не ушел, я спросил: «А почему именно там?»

«Чтобы пронять этих дам в модных шляпках, которые жрут у Кемпинского пирожные».

«Собак нельзя сжигать».

«Людей тоже нельзя».

«Согласен. Но причем здесь собака?»

«При том, что в Западном Берлине любят только собак, и никого больше».

«Но почему как раз вашу собаку?»

«Я привязан к Максу».

«Стало быть, жертва?»

«Предпочитаю назвать это „наглядное просвещение“».

«Собаку сжечь не так просто».

«Я оболью ее бензином».

«Но ведь она живое существо. Речь идет о живом существе!»

«О бензине я позабочусь. Созову газетчиков, телерепортеров и вывешу плакат: «Это всего лишь бензин, а не напалм…» Пусть поглядят. Когда Макс загорится, он побежит. Вспрыгнет на столы с пирожными. Может, что-нибудь подожжет. Надеюсь, они поймут тогда…»

«Что им надо понять?»

«Поймут, что значит сжигать».

«Вас убьют на месте».

«Не исключено».

«Вы этого хотите?»

«Нет».

Я говорил с Шербаумом минут десять. По правде, я был уверен, что его таксе ничего не угрожает. Но своему дантисту я сказал:

— Как вы считаете, к этому надо отнестись серьезно или только сделать вид…

Он спросил, не прошло ли воспаление, как мои десны, заживает ли маленькая ранка от ожога на нижней губе. А потом прочел мне целое наставление:

— Спросим себя сперва, почему вообще что-нибудь должно случиться? Раз ничего не случается, что-нибудь да должно случиться. Помните слова Сенеки о боях гладиаторов? «Ведь сейчас перерыв… Значит, пора перерезать людям глотку, чтобы заполнить пустоту!» Для заполнения перерыва годится и огонь! Хотя публичные сожжения не отпугивают, они пробуждают похоть.

(Это я скажу Шербауму, это я скажу Шербауму…)