Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

— Эх, вот это да! И чего только в кино не покажут!

— Да, схватил ее и прямо впился…

— А ты со своей бабой небось тоже так, взасос. Хи-хи… Так или не так? Отвечай, отвечай! Добровольное признание смягчает приговор…

Эту формулировку заключенные запомнили на всю жизнь, и она вечно вертелась у них на языке.

— Да какой там взасос — лицо же грязное! Для меня главное внизу все снять — и я уже на коне. И с одного маху всему делу конец…

Поцелуй в губы для них «грязный». А все остальное — наоборот.

Огонек лампы побледнел и погас, в комнате стало совсем темно. Зеки спали. Кто-то храпел, кто-то скрипел во сне зубами, кто-то стонал. А тот парень, что недоглядел за коровами, пробормотал что-то, несколько фраз, и затих. В нашей неуютной темной комнате сны — всегда о женщинах. Эти сны, словно накопленные за день заряды, разгораются ночью в головах работяг как чудные, недосягаемые райские цветы.

Иногда кажется, что сны наши — кем-то специально навеянное наваждение, проделки дьявола.

Но я никогда не считал свои видения чем-то низким и развратным. Мое живое тело, тело молодого крепкого тридцатилетнего мужчины просто не могло сопротивляться наваждению. В древней буддийской книге сказано: «Что зовется дьявольским наваждением? Дьявольским наваждением зовется то, что отнимает ум, сбивает с истинного пути и разрушает добродетель». Женщина, сказано там, уничтожает все небесные добродетели, заключенные в человеке, — и ум, и нравственный долг, и воспитание. Но черт побери! Уже целая вечность, как я стал «классовым врагом». Один срок в лагере, другой. Потом стихи выставили для всеобщей критики. Тянут, тянут из меня жилы. И если у меня нет и не будет другой жизни, то что мне все буддийские наставления?

Заключенные обычно спят, раздевшись догола, — кроме тех, у кого есть нижнее белье, но для этого необходимо иметь деньги или посылки с воли. Голыми спали, во-первых, для того, чтобы сохранить одежду, а во-вторых, чтобы не плодить вшей. Я лежал под одеялом и ладонями разглаживал, массировал мускулы на руках и груди, словно пытался себя успокоить. Иногда казалось, что я не выдержу и зарычу, как дикий зверь. Мое сердце уже познало любовь — где-то там, на воле. Но любовь и любимая исчезли без следа, растворились в небытии. Именно любовь не позволила мне связать ее судьбу с моею. Я любил ее и потому не мог о ней мечтать, на что-то надеяться. Это было бы даже нечестно: все равно что навязывать ей какие-то обязательства. К тому же нельзя было давать волю чувствам, размякать и расслабляться. Нежное сердце не вынесло бы и дня лагерной жизни. Я видел слишком много примеров того, как ломались люди, которых заела тоска по любимой.

Первая любовь, искренняя и чистая. Нежные воспоминания о возвышенном платоническом чувстве. Милое лицо, вспыхнувшее румянцем. И словно туча наползает: черная одежда, строй, выход на работу, рапорты, поверки, ежеминутная борьба за существование. Воспоминания истончаются, изнашиваются. Остается только то, чего в данный момент требует тело. И страшно не оттого, что некого любить, а от мысли, что влечение вовсе не связано с любовью. Да и сама любовь — наверное, просто инстинкт, взаимная тяга разных полов, разных физиологий. Грубеет кожа от лагерной жизни и черствеет душа. Даже глаза привыкают видеть только зло — словно покрываются, как у птиц, непроницаемой пленкой. Я успокаивал себя, но боль в груди не утихала. Я слышал сбивчивое горячее дыхание; чувствовал, как скрытно бежит по сосудам жаркая, обжигающая кровь. Это мое тело. Но это не я. Вернее, это мое другое «я». Но, может быть, оно сильнее? Может быть, в один прекрасный момент оно поглотит всего меня без остатка и, облизнувшись, набросится на первую попавшуюся Женщину!

Я засыпаю. Мне снится женщина. Но эта женщина, возникшая из моего подсознания, неуловима, ее даже невозможно как следует разглядеть. В этом году мне тридцать один, но у меня до сих пор не было ни одной женщины. Вокруг на полу разметались во сне простые крестьянские парни. В снах своих они, наверное, видят любовь с конкретной женщиной. Ведь в тюрьме снятся особые сны: они освобождают от оков и решеток, уносят в запретный рай — куда-то в далекие края. У меня все по-другому: женщины моих снов будто и неживые, какие-то абстрактные женщины. Одни бесформенны, лишены четкого силуэта и оттого похожи на моллюсков. Другие ведут себя как дряхлые старушки. Некоторые вообще вдруг разлетаются, как разорванное ветром облако в небе или дым. Но я заставляю себя верить, твердя самому себе: «Это женщины».