- Нет. Я не буду.
Он помрачнел.
Антуан не знал, о чем еще с ним говорить. И, как это всегда бывает, когда пытаешься продолжить беседу с человеком, который едва отвечает тебе, он мучительно выдавливал из себя все новые вопросы:
- Так что, ты в самом деле ни в чем не нуждаешься? У тебя здесь есть все необходимое?
- Конечно.
- Спать-то тебе удобно? Одеял достаточно?
- О да, мне даже слишком жарко.
- А учитель? Он с тобой вежлив?
- Очень.
- Ты не скучаешь, занимаясь с утра до вечера, один, без друзей?
- Нет.
- А вечерами?
- Я ложусь после ужина, в восемь часов.
- А встаешь?
- В половине седьмого, по звонку.
- Капеллан к тебе когда-нибудь заходит?
- Да.
- Он хороший?
Жак поднял на Антуана затуманенный взгляд. Он не понял вопроса и не ответил.
- Директор тоже заходит?
- Да, часто.
- Он приятно держится. Его любят?
- Не знаю. Наверно, любят.
- Ты никогда не встречаешься с... другими?
- Никогда.
Жак сидел потупясь и при каждом вопросе чуть заметно вздрагивал, словно ему было трудно всякий раз перескакивать на новый предмет.
- А поэзия? Ты все еще пишешь стихи? - спросил Антуан игривым тоном.
- О нет!
- Почему?
Жак покачал головой, потом кротко улыбнулся, и улыбка довольно долго держалась у него на губах. Он улыбнулся бы точно так же, если б Антуан спросил, играет ли он еще в обруч.
Окончательно выдохшись, Антуан решился заговорить о Даниэле. Этого Жак не ожидал - у него слегка порозовели щеки.
- Откуда же мне о нем знать? - ответил он. - Писем ведь здесь не получают.
- Но ты-то, - продолжал Антуан, - разве ему не пишешь?
Он не спускал с брата глаз. Тот улыбнулся точно так же, как минуту назад, когда Антуан заговорил о поэзии. Потом слегка пожал плечами.
- Все это старая история... Не будем больше об этом.
Что он хотел этим сказать? Ответь он: "Нет, я ни разу ему не писал", Антуан мог бы его оборвать, пристыдить - и сделал бы это даже с тайным удовольствием, потому что вялость брата начинала его раздражать. Но Жак ушел от ответа, и его тон, решительный и грустный, парализовал Антуана. Тут ему вдруг показалось, что Жак уставился в дверь за его спиной; к Антуану, пребывавшему в состоянии какой-то безотчетной злости, разом вернулись все его подозрения. Дверь была застеклена - наверняка для того, чтобы из коридора можно было наблюдать за всем, что происходит в комнате; над дверью было еще и маленькое слуховое окошко, зарешеченное, но не застекленное, позволявшее слышать, что говорят внутри.
- В коридоре кто-то есть? - резко спросил Антуан, понизив, однако, голос.
Жак посмотрел на него, как на сумасшедшего.
- Как в коридоре? Да, иногда... А что? Да вот, я сейчас видел, как прошел дядюшка Леон.
В дверь тут же постучались - дядюшка Леон зашел познакомиться со старшим братом. Он по-свойски присел на край стола.
- Ну, нашли его небось в добром здравии? Подрос-то как с осени, а?
Он засмеялся. У него были обвисшие усы и физиономия старого служаки; от густого смеха скулы у него покраснели, щеки покрылись мелкими лиловыми прожилками, которые, ветвясь, добежали до белков глаз и замутили взгляд, по-отечески добрый, но лукавый.
- Меня в мастерские перевели, - объяснил он и поиграл плечами. - А ведь я так привык к господину Жаку! Ну да ладно, - добавил он, уходя, - жизнь есть жизнь, чего на нее жаловаться... Привет господину Тибо передайте, не в службу, а в дружбу, - скажите, от дядюшки Леона, он меня знает!
- Славный старикан, - сказал Антуан, когда тот вышел.
Ему захотелось продолжить прерванный разговор.
- Я могу, если хочешь, передать ему письмо от тебя, - сказал он. И так как Жак не понимал, о чем идет речь, добавил: - Разве ты не хотел бы черкнуть несколько слов Фонтанену?
Он упорно пытался уловить на этом невозмутимом лице хоть какой-то намек на чувство, какую-то память о прошлом, - все было напрасно. Юноша помотал головой, на этот раз без улыбки:
- Нет, спасибо. Мне нечего ему сказать. Это все быльем поросло.
Антуан больше не настаивал. Он устал. К тому же и времени оставалось мало; он вынул часы.
- Половина одиннадцатого, через пять минут мне надо идти.
Тут Жак внезапно смутился; казалось, он хочет что-то сказать. Стал спрашивать брата, как его здоровье, когда отправляется поезд, как у него дела с экзаменами. И когда Антуан встал, его поразило, как горестно Жак вздохнул:
- Уже! Посиди еще немного...
Антуан подумал, что Жака огорчает его холодность, что, может быть, приезд брата доставил малышу куда больше радости, чем это могло показаться по его виду.
Читать дальше