Она рассмеялась:
- Я-то?
- Да, вы.
- Сегодня вечером?
- Да.
- В Перро?
- В Перро.
Она больше не смеялась, смотрела на него исподлобья с недобрым выражением. Зачем он сейчас-то над ней насмехается, зачем же он над всем этим шутит?
- Если б вы, как ваша тетка, имели тысячу франков в год... - начал Жером. Он улыбнулся. Улыбка не была злой.
"С чего это он заговорил о тысяче франков?" Она не спеша все подсчитала, разделила на двенадцать.
Он продолжал уже без улыбки.
- Как фамилия нотариуса в ваших краях?
- Нотариуса? Какого? Господина Беника?
Жером приосанился:
- Так вот, Крикри, даю тебе честное слово, что ежегодно первого сентября господин Беник будет вручать тебе тысячу франков - от меня. А за этот год вот, получай, - добавил он, открывая бумажник. - Здесь тысяча франков с гаком для вашего устройства в тамошних краях. Берите.
Она сидела, расширив глаза, кусая губы, не говоря ни слова. Деньги были тут, перед ней, - только руку протяни... В ней еще сохранился такой запас наивности, что она была лишь озабочена, но недоверия не испытывала. Вот она наконец взяла банкноты, которые настойчиво протягивал Жером, сложила их в тугой сверточек, запрятала в чулок и взглянула на Жерома, не зная, что сказать. Ей даже и в голову не пришло поцеловать его. Она совсем забыла, кто она и чем они были друг для друга: снова он стал для нее "господином Жеромом", другом г-жи Пти-Дютрёй, и она снова робела перед ним, как и в первые дни знакомства.
- Ставлю одно условие: отправитесь вы сегодня же вечером, присовокупил он.
Она пришла в смятение:
- Вечером? Сегодня? Ну нет, сударь. Это невозможно.
Он скорее бы отказался от своего доброго поступка, но исполнение его не отложил бы ни на день.
- Да, нынче же вечером, малышка, и при мне.
Она сразу поняла, что он не уступит, и вдруг рассердилась. Вечером? Вот бессмыслица! Главное - это самый разгар работы. А все ее вещи в гостинице? А подруга, которая пополам с ней снимает комнату? А мадам Жюжю? Да и белье у прачки. Главное, отсюда ее не выпустят так просто... Она металась, словно птица, попавшая в сети.
- Я схожу за мадам Розой, - выкрикнула она со слезами на глазах, выложив все доводы. - Сами увидите, это просто невозможно. Главное, я не желаю.
- Ступай, ступай скорее.
Жером приготовился к бурному отпору и собирался заговорить в повышенном тоне. Его очень удивила благосклонная улыбка мадам Розы.
- Ну конечно, - сказала она в ответ, тотчас заподозрив полицейскую ловушку, - все наши дамы совершенно свободны, мы их никогда не задерживаем.
Она обернулась к Ринетте и, похлопывая пухлыми ладонями, сказала тоном, не терпящим возражения: - Деточка, идите скорее одеваться, вы же видите, господин ждет.
Ошеломленная Ринетта ломала руки и смотрела то на Жерома, то на хозяйку. Крупные слезы размывали краску на ее лице - множество противоречивых мыслей перепутались в ее мозгу. Она была беспомощна, разъярена, растерянна. Она ненавидела Жерома. Она боялась уйти из комнаты, пока не даст ему понять, чтобы он ни словом не обмолвился о двух банкнотах, которые она спрятала в чулок. Мадам Роза до того рассвирепела, что схватила Ринетту за руку, подтолкнула ее к двери.
"Извольте повиноваться, мадемуазель". ("И чтобы ноги твоей здесь не было, полицейская сучка!" - процедила она сквозь зубы.)
Через полчаса такси домчало Жерома и Ринетту в меблированные комнаты, где она жила.
Ринетта больше не плакала. Она уже стала свыкаться с мыслью о своем нежданном-негаданном отъезде, да и ничего другого ей не оставалось делать. И все же время от времени повторяла, словно припев: "Через три года - дело другое. А вот сейчас... Ну нет..." Жером молча похлопывал ее по руке. Он твердил еле слышно:
- Сегодня вечером, именно сегодня вечером.
Он чувствовал, что в силах преодолеть любое сопротивление, но отлично знал, что силам его скоро наступит предел; нельзя было терять времени.
Он распорядился, чтобы принесли счет за месяц и расписание поездов. Поезд отходил в девятнадцать пятнадцать.
Ринетта попросила его помочь ей, и они вытащили из-под вешалки старый деревянный сундучок, покрашенный в черный цвет, - там хранился сверток с какими-то вещами.
- А это платье, которое я носила в горничных, - сказала она.
И тут Жерому вспомнился гардероб Ноэми, который Николь оставила хозяйке номеров в Амстердаме. Он сел, посадил Ринетту к себе на колени и не спеша, но с жаром, от которого дрожал его голос в конце каждой фразы, принялся убеждать ее, что ей надо бросить все наряды - наряды продажной женщины, что она должна от всего отречься, вся, до конца, возвратиться к простой и чистой - к прежней своей жизни.
Читать дальше