Роже Гар - Семья Тибо (Том 1)

Поэтому некоторая сумма денег, неожиданно появившаяся у него, вернула Жерому долю самоуважения. Ведь какое-то время он будет располагать свободой.

Ему не терпелось поделиться новостью с женой, и он уже направился к двери, на ходу распечатывая второй конверт, надписанный ученическим почерком, который ничего ему не говорил, как вдруг остановился, до того был ошеломлен:

"Сударь!

Сообщаю вам, что со мной произошло событие, лично мне не доставившее горя, а даже, напротив, очень большую радость, потому как я долго мучилась от своего одиночества, но из-за этого меня прогнали с места, и я совсем теперь отчаялась, но ведь вы меня не бросите без средств к жизни в такое время, а ведь другого места мне теперь не найти, ведь становится мне все труднее, а на руках у меня осталось всего тридцать франков да тридцать су и за душой нет у меня ни гроша - нечем содержать ребеночка, которого я хотела бы выкормить сама, как это и полагается.

А также я вас ни в чем не упрекаю и надеюсь, что письмо мое вас не рассердит и вы придете мне на помощь завтра или послезавтра - самое позднее в четверг, а то я и сама не знаю, что со мною будет.

Любящая и верная Вам В.Ле Га".

Сначала он ничего не понял. Ле Га? Кто это И вдруг вспомнил: "Да это Викторина... Крикри!"

Он вернулся, сел, вертя письмо в руках. "Завтра или послезавтра". Он разобрал дату на штемпеле и высчитал: письмо ждало его два с лишним года. Бедняжка Крикри! Что же с ней сталось? Что подумала она о его молчании? Что с ребенком? Он задавал себе все эти вопросы без особого волнения, а выражение сострадания, безотчетно появившееся на его лице, было всего лишь данью условностям. Однако в его памяти все явственнее вырисовывалось, смущая его душу, маленькое, застенчивое, пугливое существо, невинные глаза, детский ротик...

Крикри. Да, как он с ней познакомился? Ах да, у Ноэми - она вывезла девочку из Бретани. Ну, а потом? Он смутно припомнил гостиницу где-то на окраине города, куда он поселил ее недели на две. А почему он ее бросил?.. Он ясно вспомнил их встречу года два спустя, во время отъезда Ноэми, и ясно представил себе мансарду, где она жила, - служила где-то горничной, вспомнил, как он поднимался к ней под вечер, затем меблированные комнаты на улице Ришелье, куда он водворил ее, - страсть его продолжалась месяца два-три, пожалуй, даже больше?

Он перечитал записку, проверил дату. Знакомый пыл обуял его, затуманил глаза. Он встал, выпил стакан воды, опустил письмо в карман и, держа в руках извещение из банка, отправился к жене.

Часом позже он сел в поезд и поехал в Париж.

В десять часов утра он вышел из вокзала Сен-Лазар, окунулся в ласковые лучи сентябрьского солнца, испытывая какое-то радостное головокружение. Он направился к банку, потоптался у окошечка, потом расписался в получении денег и, положив банкноты в бумажник, вскочил в ждавшее такси с таким чувством, будто на этот раз он навсегда выбрался из мрака, в котором пребывал последние недели, воскрес к жизни.

Колеся по Парижу от консьержа к консьержу, он, даже не успев позавтракать, предпринял ряд сложных и вначале бесплодных попыток, которые около двух часов пополудни привели его к некой Барбен, именовавшейся также мадам Жюжю. Дома он ее не застал. Но горничная, молоденькая и болтливая, заявила, что она хорошо знает мадемуазель Ле Га, а иначе говоря мадемуазель Ринетту.

- Но только в гостинице, где она снимает комнату, мадемуазель бывает не иначе как по средам, в свободный день, - пояснила она.

Жером покраснел, но зато все для него сразу прояснилось.

- Ясно, мне это известно, - произнес он с усмешкой человека осведомленного. - Вот поэтому-то мне и нужен ее второй адрес.

Они посмотрели друг на друга, как два товарища. "А ведь она недурна", мелькнуло в голове у Жерома. Но тут же он решил думать только о Крикри.

- Это на Стокгольмской улице, - улыбаясь, сказала девушка.

Жером отправился туда. Выйдя из такси, он быстро нашел нужный ему дом. И какая-то неотвязная мягкая грусть, - он еще не признался себе в ней, но ему уже приходилось с нею бороться, - вытеснила все другие чувства, волновавшие его с самого утра.

Когда он вошел и яркий дневной свет сменился искусственным сумраком, стало еще тоскливее. Его проведи в "японскую" комнату, в которой от Японии был только дешевый веер, приколотый на стене над изголовьем кровати; он стоял, держа шляпу в руке, в какой-то развязной позе и со всех сторон видел свое отражение в безжалостных зеркалах; тогда он присел на краешек дивана. Наконец дверь с шумом распахнулась, появилась девушка в сиренево-розовой тунике и сразу остановилась как вкопанная.