Шарлотта Бронте - Учитель

Наконец о грядущем событии объявили официально. Через неделю месье Франсуа Пеле, директору, и мадемуазель Зораиде Ретер, директрисе, предстояло связать себя узами брака. Месье лично объявил об этом мне и завершил сообщение, выразив надежду, что я и впредь останусь его самым способным помощником и верным другом, а также пообещав повысить мне годовое жалованье на двести франков. Я поблагодарил его, не сказав пока ничего определенного, а едва он удалился, я сменил рабочую блузу на пальто и устроил себе долгую прогулку за Фландрскими воротами, надеясь остудить кровь, успокоить нервы и привести перепутанные мысли хоть в какое-то подобие порядка. В сущности, меня только что уволили. Я не мог и не желал скрывать от самого себя убежденность в том, что теперь, когда превращение мадемуазель Ретер в мадам Пеле неотвратимо, просто не может быть речи о том, чтобы я остался приживалом в доме, который вскоре будет принадлежать ей. В настоящее время она держалась со мной с достоинством, не пренебрегая правилами приличия, но я уже знал, что ее чувства остались прежними. Декорум подавил их, Благопристойность замаскировала, но Возможность окажется сильнее и того и другого, Соблазн разобьет их оковы.

Я не папа римский, не мне хвалиться непогрешимостью – словом, если я останусь, по всей вероятности, не пройдет и трех месяцев, как под крышей ничего не подозревающего Пеле будет разыгран современный французский роман. Но французские романы не в моем вкусе – ни в теории, ни на практике. Каким бы ограниченным ни был мой житейский опыт, однажды мне представился случай своими глазами увидеть, к чему приводит увлекательная и романтичная измена в семейном гнезде. Этот образец не имел никакого ореола беллетристики, я видел его в истинном свете, и он был омерзителен. Я видел, как разум приходил в упадок, вынужденный постоянно изворачиваться и лгать, как тело разрушалось под губительным воздействием души, загрязненной пороком. Я сам изрядно пострадал, вынужденный в течение длительного времени быть свидетелем этого зрелища, но теперь вспоминал свои муки без сожаления, ибо одного воспоминания о них оказалось достаточно, чтобы послужить мощным противоядием от соблазна. Они высекли на скрижалях моего рассудка убеждение, что противозаконное удовольствие, посягательство на чужие права, – это обманчивое, отравленное удовольствие: его лживость и пустота со временем приносят разочарование, а яд продолжает жестокую пытку, его действие сохраняется навсегда.

Из этого следовало, что мне надо покинуть дом Пеле, причем немедленно. «Но ведь тебе некуда идти и негде жить», – напомнила Осмотрительность, а следом за ней явилось видение истинной любви: мне казалось, что рядом со мной стоит Френсис Анри, ее тонкая талия так и манит обнять ее, наши руки ищут одна другую; я ощутил, что она вложила свою ладонь в мою, и не сумел отвергнуть ее, не мог отвести взгляда от ее глаз, в которых видел столько счастья, такое родство душ; на выражение этих глаз я оказывал несомненное влияние – мог пробудить в них блаженство и благоговение, глубокое удовольствие, искру воспрянувшего духа, даже приятные опасения. Мои надежды побеждать и обладать, моя решимость работать и возвышаться надвигались на меня стройными рядами, а я собирался ринуться в пучину крайней нужды. «И все только потому, что ты боишься злодеяния, которое может и не произойти!» – подхватил внутренний голос. «Оно произойдет, и ты знаешь это, – возразила упорная стражница Совесть. – Поступай так, как считаешь нужным, повинуйся мне, и даже среди трясин я найду для тебя надежную опору». А потом, пока я быстро шагал по дороге, мне вдруг пришло в голову, что некая Верховная Сущность, незримая, но вездесущая, в своем милосердии пекущаяся лишь о моем благе, теперь наблюдает за борьбой добра и зла в моей душе, желает увидеть, подчинюсь я ее голосу, шепчущему в моем сознании, или прислушаюсь к софистике, с помощью которой ее и мой враг, дух зла, пытается совратить меня с пути. Нелегким и крутым был путь, указанный мне божественным внушением; поросшей мхом и ведущей под гору – зеленая тропа, вдоль которой Искушение разбросало цветы, но если бы божество любви, дружественное всему сущему, и улыбнулось довольной улыбкой, то лишь увидев меня, препоясавшего чресла и направившегося вверх по крутому склону; если же меня потянет к бархатистому пологому спуску, проблеск триумфа покажется на лбу демона-человеконенавистника, отвергающего Бога.