Сахиб Джамал - Черные розы

Расхаживая по мягкому ковру, духовный отец пришел к убеждению, что дерзкое поведение Саида — результат его общения с учителем Наджибом. «И кому нужны эти светские школы? Для чего правительство тратит уйму денег на содержание этих очагов вольнодумства? — возмущался он. — Ведь живут же люди без всяких школ?»

После долгих размышлений мулла пришел к выводу, что ему надо обратиться за разрешением всех вопросов к высокочтимому Совету улемов [33] Улемы — мусульманские богословы. в Кабуле. А пока что любыми средствами постараться вернуть Амаль в Лагман.

«Старый разиня, — ругал он Азиз-хана, — дал провести себя этому оборванцу! И чего только нашла в нем привлекательного эта дурочка Гюльшан? Безумны все, кто ищет себе пару по любви. Любовь — бред сумасшедших. Аллах создал людей и животных в двух полах, и они нуждаются друг в друге. Так к чему же вокруг этого поэты подымают возню, сочиняют касиды, восхваляют любовь и только мутят души правоверных?»

Увлеченный своими размышлениями, мулла не слышал, как вошла его жена.

— Пришли от Азиз-хана, спрашивают вас… — кротко сообщила она.

— Скажи, что сейчас иду, — отрывисто бросил он.

Болезнь крепко скрутила Азиз-хана. Пригвожденный к постели, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Его перенесли на веранду, где было больше света, воздуха и прохлады.

Местный лекарь Гулам опасался, что у Азиз-хана инфаркт. Из Кабула вызвали врачей на консилиум. Гулам неотлучно дежурил у постели больного. Здесь же находилась и Гюльшан. Она сидела у ног отца и не спускала с него глаз.

— О Амаль, — шептали пересохшие губы хана, — я бы своими собственными руками сжег на костре твое вероломное сердце!..

Неожиданно влетевшая пчела закружилась над головой больного, пожужжала и села на край пиалы, в которой лучился янтарный лимонный шербет. Насытившись лакомством, она улетела прочь. «Как жаль, что я не пчела! — подумала, наблюдая за ней, Гюльшан. — Улетела бы в Кабул, в Алиабадскую больницу, отыскала бы там Амаль и ужалила бы ее в слепые глаза так, чтобы ни один врач не помог ей!»

В дверях раздался кашель муллы Башира.

— Ия-аллах! — произнес гость, предупреждая этим возгласом дочь хана о своем появлении.

Гюльшан торопливо натянула на голову домашнюю чадру, поднялась и предложила гостю место у изголовья больного.

Мулла Башир, буркнув что-то себе под нос, опустился на ковер рядом с постелью Азиз-хана.

Больной тоскливыми глазами посмотрел на гостя. «Вот, братец, опять лежу», — как бы говорил его взгляд.

— Табиб был? — тихо спросил мулла, обращаясь к Гюльшан.

— Да, саиб, он здесь и сейчас.

— Кто это, Гулам?

— Да, саиб.

— Где же он?

— Обедает в столовой.

Мулла Башир нахмурил брови.

— Надо бы пригласить врачей из Кабула.

— Мы их ждем, саиб…

— Кто же об этом позаботился?

— Доктор Гулам, саиб.

— Это правда? — удивленно спросил мулла.

— Да, саиб. А вот и он сам.

Подчеркнуто не замечая приветствия вошедшего, мулла Башир повернулся к Азиз-хану.

— Во всем виновато, друг мой, мягкосердечие, проявленное вами к этой дрянной девчонке. Надо было поступить с нею так, как она заслуживала…

Азиз-хан молча опустил веки.

«Одной ногой он уже на краю могилы, — подумал про себя Гулам. — Куда ему думать о женитьбе». А вслух произнес:

— Человек, саиб, не скотина, с ним надо считаться…

Мулла Башир вскипел.

— Это с нищей девчонкой-то?! — воскликнул он, сверля врача колючим взглядом. — Да она должна целовать башмаки хана за честь, которую он оказал ей! Зачем этой дуре надо было бежать в Кабул? Что она найдет там? Зрение? Чепуха!.. Не дождаться ей этого счастья. Мы не допустим вмешательства в дела аллаха. Не позволим!..

Гулам жестом руки остановил его.

— Больного нельзя волновать, мулла-саиб… Лучше выйдем отсюда и поговорим в зале.

— Нет, нет! — забеспокоился Азиз-хан… — Сидите… Эта дрянь осрамила меня на весь Лагман и Кабул. И я не успокоюсь до тех пор, пока не смою позор со своего имени.

«Кровью!» — добавил про себя мулла Башир.

«Ядом кобры напоить бы ее, вот чем!.. — подумала Гюльшан. — А ведь еще вчера отец готов был всех нас предать огню за Амаль».

Азиз-хан словно прочел мысли дочери.

— Око мое, — виновато взглянув на нее, проговорил он, — скажи, пусть подают нам чай…

— Хорошо, отец.

Гюльшан вышла. На веранде воцарилась тишина. В душе Азиз-хана продолжал бушевать огонь: «Подумать только, дочь нищего садовника отказалась выйти замуж за хана! Какая срамота!.. Наверное, теперь весь Лагман от малого до седобородого смеется надо мной». Эти мысли острыми клещами сжали его сердце, и он со стоном схватился за грудь.