Сахиб Джамал - Черные розы

Наконец наступил вечер, и Биби явилась сама. Увидев ее, Саид ужаснулся: в глазах женщины стояли слезы, она не могла произнести ни слова. А под конец с трудом вымолвила:

— Хан прогнал меня… Велел сейчас же уходить из его дома. У него мулла Башир в гостях. Они отомстили мне за Амаль.

«Аллах мой, помоги мне! Научи меня, что делать?» — молился про себя Саид.

— Никуда ты ночью не пойдешь! — уже твердым голосом сказал он. — Пусть хан-саиб приходит ко мне. Я сам поговорю с ним! Подымайся на крышу и ложись спать.

Поколебавшись, Биби поступила так, как советовал Саид. Сам он улегся около порога своей лачуги.

Биби лежала на крыше и ждала. Вот-вот явится прислуга и скажет: хан приказал Саиду выгнать ее из лачуги. Произойдет ссора. И, кто знает, чем она кончится! Саид хоть и кажется покорным, а на самом деле он горячий, словно огонь. Разгорится — и тогда не погасишь.

К счастью, ночь прошла спокойно, хотя и без сна. Утром Саид снарядил Биби в дорогу.

— Иди в дом Наджиб-саиба и расскажи ему. А немного погодя приду туда и я.

И Биби навсегда покинула дом Азиз-хана.

После завтрака Саид попросил конюха отнести на женскую половину цветы. Ему не хотелось идти туда самому. Дивана был польщен, что ему оказали такую честь, а в душе царил страх перед ханом, ведь он никогда еще не перешагивал порога женской половины. Дивана не был трусом, но в душе у него скребли кошки.

— Ну, ну, — с упреком сказал ему Саид, заметив его колебания. — За труса даже и старуха не пойдет замуж.

Схватив поднос с цветами, чтобы отнести их в женскую половину, он вдруг остановился. По аллее к ним спешил Азиз-хан. Он почти бежал, будто боялся кого-то упустить. Чем меньше становилось расстояние между Саидом и Азиз-ханом, тем отчетливее были видны гневное лицо и свирепый взгляд повелителя.

Конюх задрожал от страха. Ему хорошо знакомы приступы гнева хозяина: в такие минуты хану ничего не стоило убить человека.

Подлетев к Саиду, хан схватил розы с подноса. Острые шипы глубоко, до крови, вонзились ему в руку, но он, не чувствуя боли, начал букетом стегать Саида по лицу.

— Неблагодарное существо, тебя надо убить как собаку! — яростно рычал Азиз-хан. — Как ты посмел согласиться на брак Амаль с этим голодранцем?! Осрамить меня, отправить ее в Кабул! Ты продал душу дьяволу и вмешиваешься в дела творца! Она сегодня же вернется в Лагман и станет моей женой, женой Азиз-хана. — Вдруг он весь как-то съежился, побелел и, схватившись рукой за грудь, захрипел: — Вон отсюда, вон из моего дома!.. Чтобы больше и духа твоего здесь не было! — И, отшвырнув букет в сторону, скорчившись, заковылял в свои покои.

Острые шипы изранили лицо садовника, алая кровь окрасила его седую бороду. Он закрыл лицо руками и несколько секунд стоял без движения, затем отнял ладони и взглянул на них. Свежие капли крови блестели, как лепестки алых роз. Саид посмотрел на конюха. Дивана стоял бледный, растерянный. Садовник перевел взгляд на удаляющегося Азиз-хана и, подняв глаза к бирюзовому небу, проговорил:

— О ты, кому я молился годами и ни одной минуты не терял веры в твое милосердие!.. Я не отходил от твоего порога, просил милости и защиты от злых, бессердечных людей. Я дошел до вершины веры в тебя… и вижу теперь только пропасть! Тщетными оказались мои поклоны. Я не нашел в тебе и капли жалости, ты поистине стражник богатых… Теперь кончилась моя дорога к тебе, ты не увидишь больше моих слез. Отныне я ненавижу твоего хана, плюю на проповеди твоего муллы. Ты сам разбил чашу моей веры в тебя…

Саид оглянулся на Дивана. Конюх стоял перепуганный, дрожа, словно от холода. Ему казалось, что вот сейчас ударит молния и испепелит этого отступника.

Вдруг они услышали стон. Хан, схватившись за сердце, закачался и повалился на землю.

— Беги!.. О раб божий, беги за своим хозяином! — гневно закричал Саид. — Помоги ему добраться до дому, а то умрет, и скажут, что мы убили его…

Трепеща от страха и ужаса, Дивана бросился на помощь. Он бежал не останавливаясь и лишь пугливо оглядывался назад, чтобы узнать, цел ли еще садовник. Но гром не грянул, вокруг было тихо, спокойно. На чистом, безмятежном небе сверкало радостное солнце. Саид продолжал стоять на прежнем месте.

Но это был уже не тот Саид, который безропотно переносил обиду, беспомощно разводил руками и, утешая себя, говорил: «Терпи, Саид, аллах все видит». Это был освободившийся из темницы орел, который, набрав перед взлетом полную грудь воздуха, гордо выпрямляется и, взмахнув крылами, устремляется в бездонную синь небес…