Сахиб Джамал - Черные розы

— Гюль… вы понимаете, что говорите?

— Я-то, милая, понимаю, а вот тебе трудно меня понять, — в отчаянии заговорила Гюльшан. — Пусть будет что будет, мне все равно… Я измучилась… Я люблю его. Сама судьба послала его в наш дом…

— Да, поет он замечательно.

— Меня мало интересует его голос. Только он сам…

— Вот ведь как бывает на свете! Вы без ума от его внешности, а я покорена его голосом. Как же нам его делить? — рассмеялась вдруг Амаль.

Гюльшан вскипела и, зло взглянув на Амаль, подумала: «Ах вот как? Беспомощный котенок выпускает когти!» Но она пересилила себя и ласково сказала:

— Ладно, не будем ссориться… Ты должна помочь мне! — и, круто повернувшись, быстро направилась к дому.

Вбежав в свою комнату, Гюльшан дала волю чувствам. Заломив руки, она быстро ходила по пушистому ковру взад и вперед, а потом подошла к раскрытому окну и задумалась. Как жаль, что Надир неграмотный! Написала бы ему обжигающее душу письмо. Но кочевник не умеет читать. Впрочем, порок ли это? Таких, как он, тысячи, сотни тысяч на земле. Взгляд ее упал на дорогое покрывало из черного шелка, висевшее у дверей.

— О чадра, как ты мешаешь мне жить!.. Предать бы тебя огню незамедлительно и без сожаления!

Целый день металась Гюльшан по дому в ожидании ночи. Лихорадочная страсть и жажда романтики толкали ее на дерзость, неслыханную для афганской девушки. Она решила выйти к Надиру в сад.

И вот долгожданный час наступил. Сад опустел. В Лагмане зажглись многочисленные огни. Закончился вечерний намаз, а вслед за ним и ужин. Притворившись больной, Гюльшан отказалась от ужина и молитвы. Запершись в своей комнате, она обдумала план свидания с Надиром. Напротив ее двери — комната матери, самой молодой, тридцативосьмилетней, жены ее отца. Комнаты расположены одна против другой, и обе выходили в большую гостиную. На дверях гостиной широкие тяжелые портьеры, гипсовый пол закрывал громадный ковер.

Гюльшан ждала, пока все в доме уснут. В двенадцатом часу слуги погасили свет и ушли вниз в свои каморки. Гюльшан подошла к дверям, приоткрыла портьеру гостиной. В хрустальной люстре играла луна.

Гюльшан все же решила повременить и вернулась обратно. Сердце ее колотилось, огонь любви звал ее в сад. Может быть, и сегодня Надир будет петь, и она по песне найдет его.

Минуты тянулись, как бесконечный путь каравана в пустыне. А Надир молчал. «Надир! Надир!.. Мой храбрый витязь, где ты? Как мне тебя найти?» — шептала Гюльшан.

Наконец она поднялась, тихо вышла в гостиную и, как кошка, крадучись подошла к дверям комнаты матери. Та спала крепким сном. Гюльшан опять вернулась в свою комнату, села у окна и стала смотреть в сад и ждала голоса Надира. «О, если бы он повторил свою чудную песню! Я мигом нашла бы его. Но песни нет, и в этом виноват отец. Я должна видеть его! — Она снова встала, подошла к двери, остановилась. — Что же делать? Как быть? — схватилась она за голову. — У девушки ведь всего одна честь!.. Честь!..» — повторяла она. Время шло. Часы тикали и будто говорили настойчиво и твердо: «И-ди! И-ди!..»

«А где же искать его в этом необъятном зеленом просторе?!» Она опять вернулась к окну, начала прислушиваться.

Из полуночной тьмы будто кто звал ее: «Я жду тебя, моя Лейли. Я здесь, твой Меджнун! Отбрось колебания… Ты же знаешь, что любовь не знает преграды страха… Смелей!..»

Влажные глаза Гюльшан обратились к небу.

— О Иллахи! Мой любимый зовет меня, помоги!..

Часы звонким боем начали новый счет времени. Третий час! Больше ждать невозможно. Чадра окутала ее стройный стан, спрятала шелковую ночную рубашку. Мягкий ковер скрадывал шаги босых ног. Подобно человеку, шагающему к виселице, волнуясь и дрожа, Гюльшан спустилась по кирпичным ступенькам на первый этаж. Остановилась, пугливо прислушалась, посмотрела на дверь. Надо пройти через кухню, а к ней ведет длинный коридор.

«Вдруг кто-нибудь из слуг проснется, примет меня за вора, поднимет крик на весь дом? Смерть и вечный позор!.. О Надир, и кто тебя послал на мое несчастье!» «Вернись, опомнись», — говорил ей разум. А безумство шептало свое: «Фу, какая ты жалкая!.. Будь же львицей, ты дочь афганца! Иди, тебя зовет любовь, зовет огонь в его груди!»

Тихо, беззвучно, как змея, проскользнула она по коридору, бросилась к окну и легким прыжком очутилась в саду.

Луна светила так ярко, что тени деревьев казались живыми фигурами, одетыми в черные накидки. А что, если в саду ее подстерегают злые духи? Нет, она ничего не боится! Ей все равно. И, преодолев девичью стыдливость и гордость, Гюльшан устремилась вперед.