Сахиб Джамал - Черные розы

Амаль слушала затаив дыхание.

— Поняла? — с лукавым кокетством спросила ее Гюльшан.

Амаль кивнула головой.

— Все?…

— Не знаю. Я поняла так: блаженство человека в свободе. Каждый человек должен найти путь к своему освобождению. — И после небольшой паузы закончила: — Знаешь, Гюль… об этом же пел и сын Биби. — Дочь хана вспыхнула, Амаль не могла увидеть ее залитых краской щек. — Я проснулась и больше уже не могла уснуть. Он пел так хорошо…

— А… ты запомнила слова его песни?

— И слова и мелодия не выходят у меня из головы.

— А ну-ка, спой…

Амаль вполголоса повторила песню Надира.

— О, как чудесно! — воскликнула Гюльшан и, порывисто обняв девушку, принялась целовать ее.

Амаль смущенно вытерла губы. Дочь садовника не понимала, почему дочь хана так нежна с ней.

— Ах, Амаль, если бы ты видела, какой он красивый, мужественный, стройный, какой он!.. Хочешь, я тебе обрисую его внешность? — И, не дождавшись согласия, начала рассказывать: — Небесные ангелы в кольца завили его длинные волосы. На правом ухе у него, словно серп луны, висит костяная серьга. Он высок и строен, как кипарис, плечи его, будто раскрытые крылья орла, глаза горят, словно звезды на небе, а губы — лепестки алой розы… — И, с секунду помолчав, она спросила: — Теперь ты видишь его?

Амаль молча и внимательно слушала ее, стараясь представить и запомнить внешность Надира.

— Ты не назвала еще одного достоинства, — сказала она. — Голос у него, как у соловья!

— Ты просто молодец, Амаль! — восхитилась Гюльшан. — За завтраком отец так и сказал: «Он не поет, а состязается с соловьем». — И, как бы испытывая Амаль, спросила. — А что ты думаешь о словах его песни? Кто, по-твоему, его Лейли?..

Поглощенная созерцанием облика Надира, Амаль ответила не сразу. Гюльшан тронула ее за руку.

— Ну, что ж ты молчишь, а?

— Кто же может быть, кроме вас, Гюль…

Дочь хана звонко засмеялась.

— Но, Амаль, он ведь ни разу не взглянул на меня!

— Возможно, вы просто не заметили. Кто знает, может быть, тигренок уже подкрался к джейрану?

— Ха, ха!.. Джейран… — весело рассмеялась Гюльшан. — Ты что, смеешься надо мной, старой совой?..

— Ах, что вы! Отец говорит, вы самая красивая девушка в Лагмане. А мужчины любят красивых…

— Нет, Амаль, ты еще многого не знаешь. У любви нет выбора, красивая или рябая, богатая или нищая. У нее свои законы…

— Может быть, ханум, может быть… — печально проговорила Амаль. — Ко мне еще не приходила любовь. Да и совестно мне, девушке, окутанной вечным мраком, думать об этом…

Наступила длинная пауза. Сквозь тьму незрячих глаз Амаль мысленным взором видела Надира, слышала его песню о нежной любви и думала: «Что это за счастье, о котором так много слагают песен? Что такое молодость, которой так дорожат люди? В чем сила любви, если она и старых и молодых сводит с ума? Неужели все это доступно только свету живых человеческих глаз?» Так остро и так больно она еще никогда не ощущала своего несчастья. Ветер играл ее волосами, щеки ее разрумянились, а на ресницах повисли слезы, но она ничего не видела и не чувствовала.

Не спуская взора с Амаль, дочь хана злилась, что ничего не может прочесть в ее глазах. Наконец она решила, что дочь садовника ей не соперница, но кто же тогда та злодейка, которая встала на ее пути? Кто?..

Амаль неожиданно встала и в невыразимом смятении обвела вокруг невидящими глазами.

— Кругом тьма! Мрак!.. — прошептала она с глубокой горечью. — Ханум, пожалуйста, пойдемте отсюда…

Гюльшан заметила, как длинные ресницы Амаль задрожали и на них повисли блестящие капли слез.

Она впервые видела ее в таком волнении.

— Пойдем, — ласково откликнулась она и взяла Амаль под руку. — Я приду к тебе… хорошо?

— Нет, нет, маленькая ханум…

— Опять?..

— Ну, а как же? Вы же госпожа!

— Ну, пусть будет так, — поспешно согласилась дочь хана. — А почему ты не хочешь, чтобы я вошла в твой дом?

Амаль ответила не сразу. Ей казалось, дочь хана не дорожит именем своего отца и своей честью.

— Что же ты молчишь?

— Дочери Азиз-хана нечего делать там, где живут их слуги.

— Глупости! Мне надо пойти к тебе, я хочу поговорить с Надиром… И ты должна мне помочь! Я подарю тебе куклу…

— У меня цела еще и та.

— Нет, я подарю тебе свою куклу, гуттаперчевую, большую-пребольшую.

— И вам не жаль с нею расстаться?

— Нет. Ради него мне ничего не жаль.

«Сколько в ней безумства!» — подумала Амаль, и ей сделалось страшно за нее.