Рубаи Хайям: Сказание об Омаре Хайяме

Она рассмеялась, и ему показалось, что это звенят переливчатые колокольчики исфаханской работы, серебряные с небольшой примесью бронзы, и пригласила меджнуна к столу. И когда они уселись на подушках, призналась:

-- А я все таки боюсь...

-- Я тоже, -- в тон ответил он. И вдруг, спохватившись: А сюда никто не явится?

-- Кто же? -- ответила Айше. -- Кто, кроме тебя и матери, посмеет переступить этот порог? А мать моя в гостях.

-- Она все знает, Айше? -- Омар Хайям и сам не понимал, зачем задает этот вопрос.

-- Она сказала мне: вот настоящий мужчина, ибо трусит. -- И снова рассмеялась все тем же смехом исфаханских колокольчиков. -- А я решилась и почти не трушу.

Хаким снова повторил:

-- Я очень счастлив. -- А сам подумал: "Кто научил ее этим словам?"

Она налила вина. И они выпили: медленно, наслаждаясь вкусом его и ароматом, глядя друг на друга долгим, долгим взглядом и ведя разговор глазами.

И он сказал про себя: "Аллах, чем отблагодарить тебя? За все [А-017] грехи мои и прегрешения, за богохульные мысли и стихи ты снова посылаешь подарок, воистину достойный самого правоверного из правоверных!" Подумал -- и тут же опроверг себя: кто бы мог одарить этим лучшим из подарков, если бы не нужда -- жестокая нужда, которая пригнала сюда из Турана трудолюбивую мать прекрас- [Т-006] ной Айше?

Хаким впал в задумчивость. Ему хотелось найти правильный ответ на волновавший вопрос. И как всегда, и на этот раз помогла женщина.

Айше сказала:

-- Ты все думаешь о своих светилах и небосводе?

-- Почему ты так решила? -- удивился он.

-- А о чем же еще? По-моему, только они в твоем сердце.

-- Ты уверена? -- задорно спросил он. И скинул с себя верхнюю одежду. Скинул и бросил ее в угол. Прямо на землю. И чалму свою кинул куда-то.

-- Сними и ты, -- попросил он ее.

Она ответила:

-- Не сейчас.

И он покорился ей, схватил за руку и сказал:

-- Объясни мне, Айше. Не сердись, но объясни. Почему я особенно счастлив нынче, этой ночью, здесь, у тебя? Может, этим я обязан твоей ворожбе?

-- Возможно, сказала Айше.

-- Нет! -- сказал хаким. -- Если ты и ворожишь. то только глазами и телом... Только бедрами и ногами... Походкой своей и статью, умением разговаривать и обольщать жемчугом зубов и кораллом губ. Исфаханские поэты, у которых я заимствую эти недостойные тебя слова, могут сказать еще лучше. А я не умею... Я не знаю, что будет завтра, -- продолжал хаким, -- но сегодня я счастлив.

-- А разве мало этого? -- сказала Айше.

-- О Айше! -- воскликнул Омар Хайям. -- Ты мудрее меня. Я просто волопас по сравнению с тобою! Налей и выпьем, Айше. Я хочу, чтобы заходила земля подо мною и светила небесные закружились в немыслимом хороводе !

Айше была мила и покорна, помня наказ своей матушки. Но независимо от советов доброй матушки она сердцем стремилась к этому очень привлекательному мужчине. Айше сказала:

-- Эта ночь принадлежит нам, и ты вправе распорядиться ею по своему усмотрению.

-- Аллах! -- воскликнул Омар Хайям, восторгаясь умом молодой [А-017] Айше. -- Или ты действительно столь мудра, как мне кажешься, или ты весьма опытна и коварна!

На что Айше, это создание великой природы, ответила с величайшей рассудительностью:

-- Скоро ты сам убедишься во всем. Отдалить или приблизить это время, зависит только и только от тебя.

И снова поразился Омар Хайям ее воспитанности и женственности. И воскликнул, высоко подымая чашу:

-- Да будет вечно такой моя Айше, какою представляется она нынче, этой лунной ночью, этой счастливейшей ночью в моей жизни!

Так говорил хаким и пил вино, любуясь Айше и не решаясь сорвать с нее шелковое одеяние. Он поднял кувшин, полюбовался им и сказал:

-- Айше, я думаю, что и он некогда был меджнуном. Я вижу его глаза. Я вижу его губы, которые шептали нежные слова. А может быть, это была очаровательная девица? И она любила? И была любима?.. Пока гончар не превратил ее в этот кувшин.

У Айше расширились глаза, она прижала руки к груди, как бы обороняясь от чего-то дурного.

-- О! Какие страшные речи ты ведешь, -- прошептала она в страхе.

Хаким опустил кувшин наземь, чуть не разбив его. И вдруг содрогнулась земля. Вдруг раздался великий шум. Словно несчастный кувшин вызвал этот шум во всей вселенной...

И хаким и Айше замерли. А шум все продолжался. Он доносился откуда то из-за реки. И в ночной тишине отзывался громоподобно.

-- Что это? -- испуганно проговорила Айше.

Омар Хайям прислушался, Нет, что-то творилось там, за дверью, в большом мире. Но что?

Шум то нарастал, то утихал, чтобы с новой силой громыхнуть в ночном Исфахане. Это был не гром. И не землетрясение, Это было нечто похуже: многоголосый шум толпы, шум несметного количества людей. Так может шуметь только вдруг разъярившаяся, одновременно выкрикнувшая проклятье тысячная толпа... Но что же это происходит под ночным небом?