Мор Йокаи - Венгерский набоб

Вот рассказала дочери про тяжкую бабью долю, про невеселые стороны замужества. И дочь знала отлично зачем; при словах: "красавица ты какая" будто все враз прояснилось для нее, - то же самое подозрение возникло, которым с ней Тереза поколебалась поделиться: что мать явилась душу ее погубить.

- Не зябнешь, Фаня?

- Нет, - пролепетала та, съежившись под одеялом.

- А дрожишь вроде?

- Не дрожу.

- Ты знала ведь Рези Хальм?

- Знала, - отозвалась Фанни тихо, ожидая с трепетом, какое еще новое нападение последует и откуда.

- Верно ведь, гордячка была? И сами такие гордецы, слово еле проронят с нами, помнишь? Мы же соседи были. А когда беда та с сестрой твоей стряслась, так и вовсе глядеть на нас перестали, дочке разговаривать даже запретили с тобой. А сейчас знаешь, что с дочерью их? Помещик богатый влюбился один, она и сбеги с ним. Родители прокляли было сгоряча, отреклись от нее, а после купил он ей именье приличное, - и помирились, нынче все там, у нее живут. Это гордецы-то, которые так легко других осуждали. А теперь сами говорят: что, мол, тут такого, счастливей любой замужней женщины живет, и _человек тот так верен, так предан ей_, как не всякий муж своей жене, - все ее желания исполняет, все самое лучшее, роскошное покупает ей, прислуга "сударыней" ее величает, и во всех барских домах принимают их, не спрашивая, кто они и что. На променад - под ручку с ней, и все им кланяются. Вот какие теперь разговоры разговаривают эти гордецы, кичливые эти Хальмы, которым ничего не стоило другую девушку осудить. А вздумается кому посплетничать, говорят: _человек тот_ еще до будущего года женится на Рези, как только мать его скончается, да дядю ему нужно уломать, и люди верят, дружбу с ними водят. Вишь как бывает.

Тут Майерша остановилась на минутку, чтобы дать Фанни время поразмыслить над услышанным.

Но та, давно уже сложив руки на трепещущей груди, едва мать умолкла, стала страстно, торопливо, словно по внезапному наитию, читать про себя в тишине "Отче наш", спеша досказать, прежде чем Майерша перебьет, - и успела, к великой радости своей.

- Вишь, как оно бывает, - продолжила немного погодя Майерша с того места, где остановилась. - Выйди она замуж честь по чести, ни одна собака паршивая не узнала бы, а так все только о ней и говорят. И завидуют, знамо дело. А как же. А она сидит себе в барском своем доме да посмеивается. Болтайте, мол, дураки. Ей-то что. Наоборот, еще и рада. Пошла бы за того, из мещан, за кого родители сватали ее силком, хлебнула бы горя! Он другую потом взял, и вот, трех лет не прошло, уже разводиться хотят, да и развелись бы давно, кабы не трое ребятишек. Муж пьяница, картежник, деньги только мотает да жену бьет день-деньской. И все бы на Рези свалилось, пойди она за него. Вот оно как: отец с матерью сплошь да рядом лучше хотят, а выходит - хуже некуда. Или вообразят, будто дочку невесть какая неудача постигла, а из этой неудачи, глядь, самая удача и выходит! Фаня! Что, холодно тебе?

- Нет, - прошептала девушка, дрожа, как в лихорадке.

- Да я же слышу, зубами стучишь. Дай-ка подушкой тебя прикрою или ноги разотру.

- Не надо, не надо! Не холодно мне, - пробормотала Фанни, содрогнувшись при одной мысли, что мать к ней прикоснется.

Успокоенная ее ответом, Майерша замолчала надолго. Фанни понадеялась было, что мать заснет.

- Слушай, Фаня, - опять нарушила та молчание. - Спишь?

- Нет, - ответила девушка, подстрекаемая любопытством: что же теперь-то может последовать?

Бывает такое дерзостное любопытство: знаешь, что страшно, и ужасаешься заранее, а все-таки ждешь.

- Не знаю, что это со мной? Не спится, и все тут, - сказала Майерша. Сна ни в одном глазу. Оттого, верно, что место незнакомое. Все-то кажется: окно там, ан, это зеркало. Не вышло б со мной, как с тем рожневским депутатом: ночевал с кем-то в чужой комнате, где окна ставнями закрывались, утром проснулся, хотел посмотреть, рассвело ли уже, да сунулся в буфет с сыром - и говорит соседу: темень, глаз коли, и сыром воняет.

И Майерша посмеялась вдосталь этому напечатанному в лечейском календаре [издавался в г.Лече с 1626 года с прибавлением разных развлекательных историй и новостей] анекдоту, для Фанни отрадному уже хоть тем, что рассказанному не для ее _погубления_.

Нужно же было время от времена и шутку какую-нибудь вставить на совершенно постороннюю тему, чтобы истинную цель лучше замаскировать.

Вновь наступила пауза. Майерша развздыхалась, позевывая да господа бога поминая, словно расслабляясь, распускаясь душой в предвкушении сна.