Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Шестнадцатого февраля 1890 года Каролина Марбути (ей было тогда восемьдесят семь лет), переходя через Елисейские Поля, попала под колеса омнибуса. Ее отнесли в больницу Божона, помещавшуюся в те годы в доме N_208 по улице Фобур-Сент-Оноре, в двух шагах от того места, где умер Бальзак; в тот же день пострадавшая умерла, не приходя в сознание, и была опознана лишь позднее. Так как она приобрела для погребения своей дочери (умершей в двадцать три года) "в вечную собственность" участок земли на кладбище Пер-Лашез, то ее и похоронили там же, где погребли Бальзака и Чужестранку. Она покоится недалеко от них.

Элен де Валетт, вдова Гужона, не изменила своего дурного поведения. Два снисходительных покровителя осыпали ее вещественными доказательствами своей привязанности к ней. Знатный владелец замка, с которым она прижила сына, узаконил его, и позднее этот молодой человек сделал очень хорошую карьеру. Элен поселилась в Париже, в доме N_91 по Лилльской улице у барона Ипполита Ларе, где и жила до дня своей смерти, последовавшей 14 января 1873 года. Маленькая "солеварка" всю жизнь ухитрялась искусно поддерживать равновесие в своем деликатном положении между графом и бароном. Поскольку она была (очень недолго) одной из "Мари" Бальзака, барон Ларе, ее единственный наследник, принес в дар городской библиотеке Тура выправленную автором корректуру романа "Беатриса" и собственноручное его письмо, причем даритель принял тщательные и наивные предосторожности к тому, чтобы нельзя было установить, к кому обращено посвящение, адресованное Мари Х***.

Так же как Бальзак и Чужестранка, как Анна и Георг Мнишек, как Каролина Марбути, Элен де Валетт погребена на кладбище Пер-Лашез, где закончились под могильными холмиками или мраморными памятниками судьбы стольких бальзаковских героев.

Похоронив умерших, обратимся к живым. Они нетленны - их имена Горио, Гранде, Юло, Бетта, Понс, Растиньяк, Рюбампре, Попино, Бирото, Гобсек; они окружают нас, они всегда с нами, они помогают нам познавать людей - ведь люди-то нисколько не изменились. Княгиня де Кадиньян и маркиза д'Эспар по-прежнему разыгрывают тонкие и жестокие сцены комедий; дочери старика Горио не перестают грабить отца; многие Бенаси все пытаются спасти французскую деревню, а неподалеку от них генерал де Монкорне пускает в продажу свое имение. Купит его Гобертен.

Во всех странах из года в год возрастает число ревностных читателей Бальзака. У каждого издателя, переиздающего "Человеческую комедию", тираж быстро расходится. Слава Бальзака блистает еще ярче, чем в тот день, когда Гюго на кладбище Пер-Лашез, за которым сгущалась закатная дымка, воздал ему честь в прекрасном своем слове. "Еще не пришло для меня время беспристрастия", - писал Бальзак в 1842 году. Эта несправедливость упорно держалась. Долго после смерти Бальзака критики замалчивали его. "Все высокие памятники отбрасывают тень, и многие люди видят только тень..." Натуралисты увидели в нем (ошибочно) своего предшественника, хотя Золя, как ему казалось, обнаружил "трещину в его гениальности", имея в виду политические взгляды и мистику Бальзака. Фаге в 1887 году упрекал Бальзака за его идеи, достойные "клерка провинциального нотариуса", и за вульгарность его стиля.

Но великие люди первыми признали его величие. После Гюго им восхищался Бодлер; потом Достоевский, Браунинг, Маркс, Стриндберг; затем Пруст, Ален, а затем и весь мир. Ученые-литературоведы Фаге и Брюнетьер в конце концов осознали свою ошибку. Тэн, а вслед за ним Бурже показали, что в Бальзаке мыслитель не уступал наблюдателю и даже руководил им; А история помогла понять Бальзака. Он жил во времена разочарований. В годы Революции и наполеоновской Империи в душах людей скопилась сверхчеловеческая энергия. Антигероический режим Реставрации и буржуазной монархии оказался неспособен использовать эту силу. Взрывы небольшой мощности, имевшие место в 1830 и в 1848 годах, поглотили лишь малую ее часть. А избыток энергии значительный избыток - ушел на деловые предприятия, на промышленную революцию и на создание "Человеческой комедии".

Конец XIX века, протекавший довольно спокойно, веривший, что достижения науки приведут к прогрессу, отрицал суровые бальзаковские истины или пренебрегал ими. Наоборот, наша эпоха, испытавшая бедствия двух войн и видевшая, как и во времена Бальзака, удивительные, крутые перемены в положении страны и людей, внезапные падения и невероятные взлеты, чувствует себя ближе к Бальзаку. Ну как было Эмилю Фаге понять Филиппа Бридо? Он в своей жизни не видел ничего подобного. А вот у нас есть свои собственные отставные вояки на половинной пенсии, у нас происходят покушения, заговоры, творятся темные дела. Наши ученые подтверждают идеи Бальзака о единстве материи и ведут поиски абсолюта. Они верят, так же как Бальзак, что мысль может оказывать физическое воздействие. Вся современная психиатрия подтверждает интуицию Луи Ламбера. А в "Цезаре Бирото" мы читаем: "Случайности, составляющие целые ряды, заменяют собою Провидение". Но ведь это предвосхищение законов статистики.