Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Колдуны не всегда ошибаются. 5 января 1842 года с Украины пришло письмо с черной печатью: Венцеслав Ганский скончался 10 ноября 1841 года. Бальзак был потрясен. Известие было счастливым для него, но вдове он писал со всей доступной ему тактичностью:

"Что касается меня, дорогая, обожаемая Ева, то, хоть случившееся событие и дает мне возможность достичь того, чего я горячо желаю вот уже скоро десять лет, я могу перед вами и перед Богом отдать себе справедливость и сказать, что никогда в сердце у меня не было ничего, кроме полной покорности, и я ни разу не запятнал душу злыми пожеланиями. От иных невольных порывов невозможно удержаться. Часто я говорил себе: "Как легко бы мне жилось с нею!" Невозможно сохранить свою веру, свое сердце, все свое существо, не питая надежды. Два эти чувства, которые церковь считает добродетелями, поддерживали меня в борьбе. Но я понимаю сожаления, выраженные вами в письме..."

Однако он - человек, который столько угадывал, - не мог угадать, что Ева искренне жалела о старике муже. Он был для нее заботливым покровителем, понятливым супругом. После его смерти ей предстояло столкнуться с ужасными трудностями. В имущественных ее делах далеко не все шло гладко. При заключении брачного контракта Ганский предоставил жене в пожизненное пользование все свое состояние, но родня мужа протестовала против этого. Грозный дядюшка, которого Бальзак называл "дядя Тамерлан", некое подобие феодального Гранде, сразу воспротивился вводу во владение. Император всея Руси не любил крамольное украинско-польское дворянство. Достаточно было какого-нибудь промаха, чтобы госпожа Ганская впала в немилость и лишилась всего имущества. Итак, Бальзаку (писала она) нельзя приехать к ней. Несвоевременный его приезд мог привести в ярость и родню Ганской, и царя.

Ганская с тревогой спрашивала Бальзака, где письма, которые она писала ему. Будет ли эта объемистая переписка в безопасности, если адресат внезапно умрет? Он поклялся, что на ларец, где хранятся письма, он наклеил обращение к своей сестре Лоре, в котором отдал ей распоряжение "бросить все в огонь, ничего не просматривая". Но почему столько беспокойства, когда уже никто не имеет права ревновать? Их жизнь может быть теперь совсем простой; они были бы вместе до конца дней, как Филемон и Бавкида. Седовласая чета, муж и жена, обожающие друг друга, сидящие рядышком у камелька... "И при одной только мысли о таком блаженстве" он "плакал от умиления". Чего она боится? Того, что ей придется разделять с ним нужду? Напрасная боязнь. Он закончил одно за другим столько произведений, что мог теперь позволить себе совершить за свой счет четырехмесячное путешествие в Россию. В браке с ним ее ждет не одна лишь слава. Ведь для того чтобы стать членом трех Академий, быть избранным в парламент, ему недостает только "материальной независимости", и он добьется состояния своим трудом.

Но в январе 1842 года, первого года вдовства госпожи Ганской, он, хоть и был связан договорами, работал мало и плохо, потому что Ева в этот важнейший для них момент, Ева, уже свободная от всякого контроля, не подавала о себе вестей! "Вот уже скоро месяц, как я получил счастливое письмо, а вы ни разу не написали мне за это время..." "Счастливое" письмо... Вероятно, она подумала, что у него нет такта. Он теперь давал ей, как супруг, советы о том, как ей управлять имуществом, уговаривал поскорее выдать замуж Анну (которой едва исполнилось тогда четырнадцать лет) "за человека с головой и главное - богатого" и взамен определенной пожизненной ренты уступить дочери в собственность имение.

Пока почта не приносила вестей с Украины, Бальзак тревожился, но когда 21 февраля он получил долгожданное письмо, то был сражен. "С ледяным спокойствием" Чужестранка сообщала ему: "Вы свободны". Уже и речи не было о браке, она намеревалась всецело посвятить себя воспитанию единственной дочери. Ужасная тетушка Розалия предостерегала ее против французов. "Париж? Никогда!" Тетушка Розалия (кстати сказать, дальняя родственница) имела основания ненавидеть Францию и бояться ее. Ее матери, княгине Любомирской, там отрубили голову в 1794 году, и сама тетушка Розалия сохранила страшные воспоминания о нескольких неделях, проведенных в тюрьме в период якобинской диктатуры. Но главное - эта надменная семья порицала "вульгарную" связь. У старшей сестры Евы, Каролины Собаньской, тоже были любовники, но иметь возлюбленным Пушкина, принадлежавшего к подлинному и старинному русскому дворянству, казалось более приличным, чем сохранять связь с Бальзаком, буржуа и богемой - самое мерзкое сочетание в глазах Ржевусских.