Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Несмотря на сдержанность парижской прессы, для которой Бальзак оставался излюбленной мишенью, его Прометеево творение мало-помалу стало внушать уважение и своей грандиозностью, и красотой. Как человек, Бальзак по-прежнему изумлял, а зачастую и шокировал своих поклонников. Если Бодлер не говорил, как Сент-Бев, о "промысловой литературе", он все же удивлялся, что в этом поэтическом уме повсюду цифры, как в кабинете финансиста.

"Это действительно был он, человек, терпевший легендарные банкротства, пускавшийся в гиперболические и фантасмагорические предприятия, где он неизменно забывал засветить фонарь во мраке неизвестности; это он, великий мечтатель, непрестанно предающийся "поискам абсолюта"... Да, это он, чудак, столь же невыносимый в жизни, сколь обворожительный в своих произведениях, толстый ребенок, надутый гениальностью и тщеславием, существо, у которого столько же достоинств, сколько и недостатков, причем последние не решаешься отмести, боясь потерять первые".

Да, недостатки Бальзака являются также и его достоинствами. Если он превратил роман о нравах, "такой мещанский жанр, в изумительные произведения, всегда любопытные, а зачастую возвышенные, то произошло это потому, что он вложил в них все свое существо". Если он умел придать сражению между двумя нотариусами значительность битвы между враждующими нациями, то могло так получиться лишь потому, что он сам не раз попадал в клещи адских дробильных машин финансовой системы и юрисдикции, писал Ален. "Его гениальность как раз состоит в том, что он брал сюжетом обыденное и, ничего не меняя в нем, делал его высоким".

Лишь тот, кто сам не пережил "Человеческой комедии", может находить в ней преувеличения. Для Бальзака она чересчур правдива; она убивает его. Он видит вокруг себя три тысячи персонажей, а за ними Апокалипсис, ожидающий нас в далеком будущем, "когда земной шар перевернется, как больной во сне, и моря станут континентами", обнажив кости двадцати миров, в том числе и нашего. Какой человеческий мозг мог бы еще вынести подобные усилия и подобные видения? Знал ли Бальзак в своем разгуле безмерного труда, что он отдает свою жизнь в обмен на силу творчества? Как Рафаэль в "Шагреневой коже", он не мог отказаться от желаний, не мог не творить. Подошвы башмаков его увязали в грязи будничной жизни, а мысли обнимали весь мир, демиургом которого он был.

МУДРОСТЬ БАЛЬЗАКА

Практическая мораль "Человеческой комедии" имеет две стороны, одна сквозит в прощальном письме Анриетты де Морсоф Феликсу де Ванденесу. Она, как вы помните, советует ему уважать правила общества и строго блюсти свою честь. Но мы видим у Бальзака и другую философию жизни, весьма отличную от этих поучений; она выражена в уроках, которые Вотрен дает Люсьену де Рюбампре и Эжену Растиньяку. Есть две истории, поучает Вотрен. История официальная, которая вся состоит из лжи, все поступки человеческие объясняются в ней благородными чувствами; и есть история тайная, единственно верная, в которой цель оправдывает средства... Люди в совокупности своей - фаталисты: они поклоняются совершившемуся событию, они присоединяются к победителю. Итак, добейтесь успеха - вас во всем оправдают. Ваши поступки сами по себе ничто, все зависит от того мнения, которое составят о них другие. Соблюдайте приличия, скрывайте изнанку вашей жизни и выставляйте напоказ свои достоинства. Все дело в форме.

И вот Бальзак наделяет Вотрена таким же убедительным красноречием, как и ангельскую Анриетту де Морсоф. Приходит час, и он вкладывает весь свой пыл в агрессивную критику общества. Разумеется, по законам диалектики в споре всякая мысль вызывает мысль противоположную, и, конечно, каждый персонаж должен говорить сообразно своему характеру.

Но эта двойственность объясняется также и конфликтом между врожденными свойствами Бальзака и опытом его жизни. По натуре он был великодушен и нежен. В такой оценке сходятся все свидетели, не принадлежавшие к числу завистников, - все, от Готье до Гозлана. А в "Человеческой комедии" даже циники любят принимать облик мстителей. Надо согласиться с Жорж Санд, что Бальзак был "наивен и добр". Но у него имелись серьезные причины, чтобы стать пессимистом: одна - личная (его несчастья), а другая - историческая (пороки его времени).

Поэтому нарисованная им картина общества должна была стать мрачной. Да он и хотел, чтобы она была мрачной. "Великие установления держатся лишь благодаря страстям". А страсть - "это чрезмерность, это зло". От времени до времени он утверждает, что в "Человеческой комедии" грехи и преступления всегда бывают наказаны. Но зачастую в его романах торжествует зло. "Надо признать, - пишет Пьер Лобрие, - что ужасные картины, созданные Бальзаком, и некоторые его персонажи, служители зла, достигают такого величия, что вызывают в нас смешанное чувство восхищения и ужаса, какое Улисс испытывал при встрече с Циклопом или Синдбад-Мореход - с чудовищами странных островов, к берегам которых приставал его корабль". И писателю нравится освещать свой зверинец адским пламенем. Иной раз он в своих произведениях терзает ангелов столь же сурово и, пожалуй, даже более сурово, чем демонов, но ведь он видел, как жизнь безжалостна к самым лучшим людям. Счастливая развязка в его глазах - один из видов "лицемерия прекрасного". Госпожа д'Эспар задумала установить опеку над своим мужем, превосходным и добродетельным человеком; эта злая женщина находит недобросовестного судью и выигрывает процесс. Растиньяк и де Марсе, у которых под честолюбием скрывается пустая и жестокая натура, будут управлять Францией, а высокие и серьезные умы - Луи Ламбер, д'Артез и Рабурден - обречены на неудачи.