— Абдулла-ака?
— Да, я, а что?
— Вот моя сестла велела вам плинести.
— А что это?
— Кукуюза. Она гоячая.
С этими словами мальчик развернул полотенце, и на кошму вывалились три больших красных початка.
Не успел Абдулла сказать «спасибо», как мальчишку словно ветром сдуло с террасы. И след простыл.
Абдулла, обжигаясь, вынул из початка несколько горячих зерен, попробовал. Как вкусно! Интересно, почему же ему раньше не нравилась вареная кукуруза?
Когда вечером Абдулла пришел в школу, торжественная часть уже кончилась. Касымджан стоял посреди школьного двора и о чем-то разглагольствовал, размахивая руками, однако никто его не слушал. Ребята сидели за длинным столом и смотрели на девушку, которая пела куплеты под аккомпанемент дутара… Абдулла остановился, прислушался. Слов он не мог разобрать. После каждого куплета раздавался смех, и наконец все захлопали в ладоши. Касымджан, должно быть, подумал, что это ему аплодируют, поклонился, потом гордо выпрямился и сложил руки на груди. Тут-то он и заметил Абдуллу.
— Эй, медалист, где пропадал? — крикнул он.
Абдулла не ответил, он искал глазами Гюльчехру. «Где же она? Не пришла, что ли? Не может быть…»
— Товарищи! Минуту внимания! — закричал Касымджан. — Нам оказали большую честь! На наш вечер соизволил приехать из Парижа, простите, из Ташкента, товарищ Абдулла Шарипов.
Кто-то захлопал в ладоши, кто-то рассмеялся. Касымджан продолжал свою речь:
— Товарищ Шарипов не простой человек, не такой, как мы с вами. Он закончил школу с золотой медалью. Ура, товарищи!
Эта глупая выходка покоробила Абдуллу, он хотел было уйти, но Касымджан подбежал к нему, крепко взял за руку и потянул к накрытому столу. Абдулла не оказывал сопротивления. Гюльчехры по-прежнему нигде не было видно. «Ну что ж, я посижу немного и уйду», — решил Абдулла.
— Ты не обижайся на Касымджана, — сказал вдруг его сосед по столу. Только тут Абдулла вспомнил, что зовут его именно Самадом, а не Саидом.
— Ничего особенного, Самад, — натянуто улыбаясь, произнес Абдулла.
— Понимаешь, нам раздали аттестаты, а потом все взрослые разошлись, чтобы не мешать нам. — Самад улыбался. — Ну вот Касымджан и…
Касымджан неожиданно заплакал:
— Абдулла, друг! Понимаешь, сбили меня с толку. Я не желаю оставаться здесь, не желаю! Понимаешь это, Абдулла?! Я хочу ехать в город, мне хочется учиться в городе. А что хорошего здесь, в кишлаке! Хлопок, хлопок и еще раз хлопок!..
— Не болтай чепуху, Касым! — сказал Самад.
— Это не чепуха. Разве мои слова не правда?
— Неправда!
— Зачем притворяешься? Я-то знаю, что и ты не любишь кишлак. Точно так же, как и я, ненавидишь кишлак. Но боишься об этом сказать, а я не боюсь! Я правду говорю! Кишлак у меня вот здесь, вот здесь, вот здесь!..
Касымджан взялся двумя пальцами за кадык, замотал головой.
— Отвели бы вы его спать, — раздался девичий голосок.
Двое парней подхватили Касымджана под руки, один из них что-то шепнул ему на ухо, тот хихикнул и, не сопротивляясь, ушел, покачиваясь, вместе с ними.
— Ничего не понимаю… — сказал Абдулла как бы про себя.
— А что тут понимать, — рассмеялся Самад. — Просто дурь свою показывает. А вообще-то дело в том, что два дня назад мы все решили остаться в кишлаке.
— Остаться в кишлаке? — удивился Абдулла.
— Да, и Касымджан тоже. Мы большую пользу можем принести. Рабочих рук не хватает. Все в кишлаке обрадовались, что мы остаемся. Глядишь, вместе с нами наш колхоз и в передовые выйдет!
— А вы разве не будете учиться дальше?
— Это почему же не будем учиться? — Самад даже как будто обиделся. — Будем учиться. Мы все будем учиться. Только заочно. Я, например, хочу поступить в сельхозинститут. Касымджан — в пединститут, на филологический факультет.
— Что же теперь будет с Касымджаном?
— А что может быть… — Самад нахмурился. — Будет так, как он захочет. Пожелает уехать — никто не станет его удерживать. Ведь мы остаемся не по принуждению. По доброй воле.
— Ты тоже по доброй воле?
— Да…
— Почему же тогда Касымджан говорил, будто ты не любишь кишлак? — спросил Абдулла с улыбкой.
— Как бы тебе объяснить… — медленно произнес Самад. — Не то что не люблю… Мингбулак стоит в хорошем месте, простор, родников много… И потом, ведь я здесь, в кишлаке, родился. Как можно родину не любить? Но вот, к примеру, ты ведь знаешь, какие у нас в кишлаке улочки? Кривые, узкие… Летом всегда пыль, зимой вечно грязь. Домов с десяток новых, а остальные все старые, глиняные, с камышовой крышей. И еще многое мне не нравится, но об этом сейчас бесполезно говорить. Делать надо. Вот мы с Гюльчехрой и думаем…
Читать дальше